Джеффри и Алек обернулись друг к другу, но сначала не играли, а только кивали одновременно, чётко и коротко: раз, два, три, четыре…
Потом Джеффри прижал кларнет к губам – и волнующая мелодия полилась легко и свободно. Джеффри играл с закрытыми глазами, отдаваясь музыке целиком, вкладывая себя без остатка в каждую ноту, и уже казалось, что ничего не осталось и ноты тоже вот-вот кончатся, но тут угасающую мелодию подхватил саксофон, и она снова окрепла и взлетела над океаном ещё выше, – теперь Алек и Джеффри бережно несли её вдвоём. Девочки сидели не шевелясь, слушали музыку словно впервые в жизни – а может, и правда впервые в жизни, и каждая, уносясь ввысь вместе с мелодией, думала, что вот сейчас всё кончится, потому что больше уже точно выдержать невозможно, – но тут саксофон и кларнет слились в унисон и, повторив мелодию от начала до конца, завершили её так мощно, что, когда последние звуки замерли, с ними вместе как будто замерло всё, весь мир. Все молчали. Скай беспомощно обернулась к Джейн, но та лишь помотала головой: даже у неё не нашлось слов.
Чары разрушила Мерседес.
– Ну почему я не умею играть ни на одном инструменте, а?! – жалобно воскликнула она – и все рассмеялись. Но это был добрый смех, потому что её вопрос был всем так понятен! Джейн сочувственно обняла Мерседес, а Бетти протянула ей губную гармошку: можно же хотя бы попробовать. И Мерседес тут же попробовала – дунула в неё несколько раз сильно-пресильно, в честь тюленей. Но, по правде говоря, к пронзительному визгу, который у неё получился, тюлени отнеслись точно так же, как до этого к волшебному дуэту кларнета и флейты: равнодушно.
Потом Алек объявил, что пора перекусить. Он вытащил из-под сиденья вместительную сумку-холодильник, полную, как выяснилось, сэндвичей с сыром и помидором, лимонада и свежей клубники – всё это вместе просто идеально подходило для скромного полдника посреди океана. Тотчас же появились чайки, которые, как известно, никогда не упустят дармовое угощение, и Скай и Джеффри немедленно поспорили: кто выше подкинет шарик из хлебного мякиша? Но спор ничем не закончился, так как чайки быстро сориентировались и начали пикировать вниз, перехватывая шарики на взлёте, – хотя обезумевший Хувер вставал на задние лапы, прыгал, тявкал и рвался в небеса.
А потом всё-таки оказалось, что пора возвращаться: друг Алека уже ждёт свою «Бернадетт», а бабушка – свою Мерседес. Когда все на прощание помахали тюленям – тюлени снова их проигнорировали, – Алек завёл мотор и направил лодку к берегу.
– Бесподобно, – бормотала Джейн. – Безумно. Божественно. – Она сидела, подставив лицо солнцу, и ветер трепал её развевающиеся волосы. – Великолепно. Волшебно вдохновляюще. И вдохновляюще волшебно!
Скай собиралась её одёрнуть, но передумала. Потому что та радость, которой светилось лицо Джеффри, когда он играл, – и лицо Алека тоже, – она была какая-то… да, это самое слово: волшебная. Скай оглядела остальных. Бетти мурлыкала про себя мелодию «Фанфар», Мерседес сидела, доверчиво прижавшись к Джейн. Собаки, измученные выпавшим на их долю приключением, мирно спали. Всё было хорошо.
– Знаешь, – сказала она Джейн. – А я тоже счастлива.
Скай и правда была счастлива. Она совершенно расслабилась, и, когда лодка причалила к пирсу и девочки начали высаживаться, а Бетти захотела посмотреть, как Алек будет возвращать «Бернадетт» хозяину, Скай даже не стала возражать. Она даже не настаивала, чтобы Бетти надела сверху ещё парочку спасжилетов. В конце концов, с ней вместе на борту остался Джеффри. И Пёс с Хувером. Так что на берег, точнее, на деревянный настил пирса сошли только Скай, Джейн и Мерседес. И сначала они долго-долго благодарили Алека, потом смотрели, как отплывает быстроходная «Бернадетт» – Бетти храбро сидела на задней скамье в полном одиночестве, – и махали вслед, пока лёгкий ветерок не разгладил этот след на океанской поверхности. Лишь тогда Скай обернулась. И увидела чаек, которые опять рядком сидели на перилах и делали вид, что они ждали тут всё время, а к тем прожорливым нахалкам, что недавно кружили над «Бернадетт», они никакого отношения не имеют.
А потом Скай увидела ещё кое-кого, кто стоял в начале пирса и тоже, кажется, ждал.
И тут же все, все старые тревоги вернулись – и обрушились на голову Скай тяжёлым шаром для боулинга.
– Мерседес, – сказала она. – Вон твой брат стоит. Может, он тебя ищет?
Как ей хотелось, чтобы так оно и было!
– Может… – сказала Мерседес не очень уверенно. – Только он никогда меня не ищет.
– Значит, он ищет меня, – проговорила Джейн и двинулась вперёд.
– Джейн, – позвала Скай. – Стой! Не ходи туда.
Но Джейн уже шла туда. Точнее, даже не шла, а плыла – перемещалась каким-то непонятным для Скай образом, будто киношная принцесса в длинном бальном платье. Подплыв на том конце пирса прямо к Доминику, она остановилась, они с ним что-то друг другу сказали – и, вместе шагнув на берег, свернули в сторону Пери-парка.
– Не понимаю, – растерянно сказала Скай. – Зачем она так себя ведёт?
– С ним многие девочки так себя ведут, – просто ответила Мерседес. – Некоторые стоят и стоят перед нашим домом – ждут, чтобы Доминик с ними заговорил. А если он пройдёт мимо и не заговорит, тогда они плачут. А я из-за них даже не могу играть на улице, потому что они всё время меня про него спрашивают.
– Я бы ни за что не стала плакать из-за Доминика.
– Правда? – Эти слова произвели на Мерседес большое впечатление, и она не задумываясь вложила ладошку в руку Скай.
– Правда, – сказала Скай и решила подержать эту ладошку в своей руке, хотя бы недолго.
Джейн и сама сознавала, что все её движения полны грации и достоинства и что она похожа сейчас на деву, которая движется навстречу Питеру Певенси, Верховному королю Нарнии. Поэтому и мысли у неё в голове проносились только самые возвышенные. О том, как сильно она любит этого мальчика по имени Доминик, и как сейчас у них начинается первое настоящее свидание, с тех пор как любовь пронзила (или лучше охватила?) её и завладела ею, и как она за всё это время не вписала ни единого слова в свою голубую тетрадку… нет, вот эта последняя мысль, пожалуй, недостойна нарнийской девы. Ибо что есть искусство в сравнении с истинной любовью? Да и когда ей было писать, если в любую минуту все её помыслы – лишь о том, где сейчас Доминик, чем он занимается, о чём думает, не упал ли он со своего скейтборда и если да, то какие слова она должна будет сказать ему в утешение, держа его окровавленную голову у себя на коленях. Да, вот мысли, достойные нарнийской девы.
Они уже ступили с пирса на берег и свернули в сторону Пери-парка – Джейн точно знала, что там они вдвоём с возлюбленным сядут на скамейку и будут изливать свои чувства в словах, ведь ей так много надо ему рассказать: и про то, как «Бернадетт» проходила мимо острова Песчаный, и как она, Джейн, беспрестанно думает о Доминике, и как он должен обещать ей падать со скейтборда только в непосредственной близости от неё, чтобы она могла уложить его окровавленную голову себе на колени. Словом, столько всего накопилось, что ждать до Пери-парка было выше её сил и хотелось начать безотлагательно, пока они идут рядом. Вот только идти рядом у них никак не получалось. Потому что Доминик вообще не шёл – он же был на скейтборде, поэтому он всё время или маячил где-то далеко впереди, или грохотал сзади, или описывал восьмёрки вокруг Джейн. Но она всё равно крепилась и упорно отгоняла от себя предательскую мысль, что Питер Певенси не стал бы описывать восьмёрки вокруг девы. Нельзя быть такой привередливой, ругала она себя, просто в Нарнии же не было скейтбордов, вот и всё. Так что когда они наконец добрались до Пери-парка и можно было опуститься на скамейку, Джейн так и сделала, и хотя Доминик продолжал наматывать свои восьмёрки и круги, но зато она могла сидеть с закрытыми глазами, и думать о нём, и представлять его – благородного и достойного её любви, и к тому времени, как он спрыгнул со своего скейтборда и плюхнулся на скамейку рядом с ней, она уже опять обрела душевное спокойствие.
