Первый же день в армии ознаменовал для меня начало чудесного времени — сплошные новые впечатления. В лагере, где мы проходили базовую подготовку, я был звездой камуфляжа. На моем шлеме красовался потрясающий маленький сад из цветов и травы. Мы отрабатывали наступление на пустынных равнинах Форта-Дикс в Нью-Джерси. Помню, как мой вид раздражал сержанта, ведь мой великолепный головной убор посреди пустыни цвел подобно Эдемскому саду, а наш замаскированный отряд должен был подкрасться незаметно. В результате меня постоянно ставили часовым и заставляли маршировать вокруг какой-нибудь одинокой водонапорной башни. Слава богу, было лето. Я тысячу раз обходил кругом проклятой башни, представляя, что моя винтовка — это букет страусиных перьев, и все это время придумывал дизайн новых шляп, учил французский и думал о Франции, хотя наш отряд готовили к отправке в Корею.
Когда закончилось обучение в базовом лагере, нас выстроили длинными шеренгами и разделили на две группы. Одной предстояло отправиться в Корею, другой — в Германию. Я попал во вторую. Мой восторг был так велик, что я бросился в магазин при военной базе и купил все книги на французском, которые там продавались, хотя в документах черным по белому было написано: «Германия». Но какая разница, думал я? Франция же совсем рядом, и я уже чувствовал витавшие в воздухе ароматы Парижа. В Бруклине мы сели на военный корабль. Уверен, ни один из Вандербильтов не испытывал такого восторга, садясь на роскошный пассажирский лайнер в Европу, как я в тот момент. Прежде я катался только на лодочках в форме лебедей в пруду Бостонского парка, но теперь мне предстояло пересечь Атлантику, и это казалось мне самым большим счастьем на свете, хотя и означало, что мне придется спать в одном помещении примерно с сотней солдат. Очередь на обед начинала выстраиваться уже часов в десять, и вообще на этом корабле мы только и делали, что стояли в очередях. Я купил и прочитал книгу по анализу почерка, и каждый день, пока мы ждали еды, группа печальных солдат приносила мне любовные письма своих подруг и просила расшифровать почерк. Это было потрясающе. Парни верили всему, что я им говорил, а мне дозволялось читать интереснейшие письма. Крошечная книжка толщиной всего в тридцать пять страниц сделала меня экспертом за час. Удивительно, как меня не выкинули за борт, ведь я говорил солдатам довольно скандальные вещи!
Дни пролетали быстро, погода стояла холодная и солнечная, кроме двух дней штормов, которые половина из трех сотен солдат на борту провела, свесившись за борт. Пару ночей я провел на палубе, но причина была не в морской болезни, а в запахе, витавшем в коридорах и спальных каютах: у меня от него волосы дыбом становились. Мы прибыли в Германию 28 сентября, и чарующие сельские пейзажи осенней Баварии навсегда запечатлелись в моей памяти.
Я не пробыл в Германии и двух дней, когда пришел приказ: требовалась сотня солдат в новые лагеря во Франции. Претенденты должны были говорить по-французски (для общения с местными, ведь в то время по Франции как раз прокатилась волна демонстраций с лозунгом «Американцы, проваливайте домой»). Также считалось плюсом высшее образование. Я попал в список лишь потому, что в моих документах значилось «учился в Гарварде». Какое счастье, что там не уточнялось, как долго я там проучился! К тому моменту я довольно хорошо знал французский: мои самостоятельные занятия не прошли даром. Видимо, сила позитивной мысли действительно работает. Я был в таком восторге, что накануне прибытия в Париж в ночном поезде почти не спал. А конечным пунктом нашего путешествия был юго-запад Франции и маленький портовый город Ла-Рошель.
По прибытии в Париж я просто лопался от энтузиазма. Мы стояли в Париже шесть часов. С вокзала я выбежал бегом и остановил старое тряское такси с люком на крыше. В такси я встал, высунул наружу голову и плечи и просто дышал парижским воздухом. Стоял холодный солнечный день, деревья на бульваре были подернуты инеем, сияли краски осени — какое правильное время, чтобы впервые увидеть столицу моды!
Я совсем не знал город, но сразу приказал водителю везти меня на Вандомскую площадь, где находились бутики многих модных дизайнеров. Мы ехали по улицам города мимо статуй и фонтанов, мостов, величественного Лувра, собора Нотр-Дам и рядов старинных домов, напоминающих декорации к опере «Богема». Я чуть шею не свернул, разглядывая все это из люка такси. На улице Сен-Оноре я увидел парижанок в прекрасных твидовых пальто длиной до середины икры, колокольчиком расходившихся от талии вниз; они быстро шагали, кутаясь от осеннего ветра. Их головы украшали элегантные широкополые шляпки с длинными фазановыми перьями. Все вокруг было еще более французским, чем я себе представлял. Мы въехали на Вандомскую площадь, я увидел перед собой вывеску Schiaparelli, и все мое существо исполнилось торжеством. Наконец я здесь, на вершине модного олимпа, думал я, разглядывая витрину бутика Schiaparelli, совершенно фантастического, полного невероятных форм и шокирующих оттенков розового. Больше всего мне запомнился атласный диван в виде гигантских губ.
Я нырнул обратно в такси, и мы поехали к жемчужно-серому каменному особняку короля моды Кристиана Диора. Помню, как я заглядывал во все двери и боялся заходить внутрь. Повсюду витал запах духов, и я стал мечтать о том дне, когда поднимусь по роскошной лестнице и своими глазами увижу показ.
Шесть часов пролетели как шесть секунд, и вскоре наш поезд отбыл с парижского вокзала. Дорога петляла меж живописных старинных деревушек: мы ехали по Центральной Франции.
Нашим новым домом стало старое ветхое здание, принадлежавшее французской армии и после войны находившееся в плачевном состоянии. Потолок обваливался, и в целях безопасности нам пришлось установить над койками тенты. В доме не было ни ванны, ни туалета, и двадцать солдат из моей группы устроили по этому поводу жуткий скандал. А вот меня условия ничуть не волновали, так как нам предоставили полную свободу. Во-первых, нам разрешили не носить форму: французские гражданские были не в восторге от возвращения американских солдат на их землю, и коммунисты ополчились против людей в форме. Во-вторых, все армейские занятия для нас прекратились, нас предоставили самим себе, а офицеры стали подыскивать жилье в другом месте. Хотя за год наши ряды пополнились почти на триста солдат, я так и не узнал, что это на самом деле такое — служба в армии.
Через две недели после приезда мы с ребятами рыли туалетную яму, и тут в лагерь прибыла сотня новых солдат — помогать обустраивать штаб-квартиру. По вечерам ребята топили свои горести в местных барах — напивались, чтобы забыть о проблемах. Я не пью алкоголь, так как он притупляет ум и мне не нравится вкус алкогольных напитков. При виде моих товарищей, которые просиживали вечера за барной стойкой, зря тратя свое время и деньги, мне стало очень грустно, и я набрался смелости, подошел к командиру и сказал, что нужно что-то сделать для поднятия морального духа ребят. Командир смерил меня взглядом, говорившим «Вот наглец!», однако я ничтоже сумняшеся изложил ему свой план. Я предложил устраивать вылазки выходного дня к местным достопримечательностям на армейском автобусе. Мне казалось, что это поможет солдатам развеяться, перестать жалеть себя и начать воспринимать двухлетнюю службу как нечто, что может оказаться приятным. Себя я выдвинул на роль экскурсовода. Когда командир спросил, есть ли у меня опыт, я ответил: «Я пересек океан, объехал всю Европу и, безусловно, знаю, что заинтересует моих товарищей». Чисто технически я не врал: я действительно только что пересек Атлантику, и мне казалось, что уж я-то смогу организовать небольшие поездки в интересные места.
