Весной 1954 года я представил первую официальную коллекцию в новом салоне. На показ пришли около десяти журналистов и множество моих друзей. В крошечном салоне нашлось место лишь для двенадцати стульев, и мы посадили моих друзей в мастерской. Они аплодировали мне, как будто я — их любимое дитя. А мои собственные родители впервые пришли на мой показ лишь много лет спустя. Очень долго они стыдились моего занятия и так до конца и не смирились с ним. В той первой коллекции было семьдесят пять шляп, и хотя мне казалось, что каждая из них абсолютно оригинальна, на самом деле в большинстве моделей прослеживалось влияние парижских дизайнеров. Забавно, но пресса всегда выделяла те мои шляпы, в которых чувствовалась индивидуальность. Самое сложное в дизайне — долгие и трудные годы, когда дизайнер пытается освободиться от сторонних влияний. Публика обычно этого не замечает, но дизайнеры в глубине души отлично понимают, какие идеи они позаимствовали и у кого, даже если заимствование хорошо замаскировано. И каждый раз, когда дизайнер смотрит на созданное им пальто, костюм, шляпу, он вспоминает, что это не целиком его творение. К счастью для бизнеса, байерам обычно на это плевать, наоборот, они поощряют дизайнеров заимствовать друг у друга сколько угодно, главное, чтобы конечный продукт хорошо продавался. Именно по этой причине дизайнеры часто бывают несчастны. Их жизнь — постоянная фрустрация, в глубине души они сознают, что не освободились от копирования и их личный стиль так и не сформировался. Именно поэтому в любую эпоху в мире очень мало истинных творцов. Большинство дизайнеров — просто стилисты или хорошие редакторы.
Я сумел полностью освободиться от внешних влияний лишь к осенней коллекции 1955 года. И это связано с историей, за которую мне до сих пор стыдно. Но я вечно буду благодарен за случившееся. В New York Times опубликовали фото моей шляпки-колокольчика с зигзагообразным краем и поставили на видное место в рубрике моды рядом с моделями Адольфо — одного из настоящих творцов. А эту идею я взял у Адольфо: похожая шляпа была у него в прошлом сезоне. Когда я увидел фото этой шляпы, подписанное моим именем, мне стало так стыдно, что я поклялся никогда больше не поддаваться чужому влиянию, даже если сам не смогу придумать ничего путного. Я поклялся, что в будущем мои шляпы будут отражением лишь моих собственных мыслей и чувств. С того момента я ощутил себя свободным, и работа дизайнера стала приносить мне истинное счастье, которое ничто уже не смогло бы разрушить. Я стал создавать лучшие шляпы и часто задавал тенденции за годы до парижских дизайнеров. Лишь освободившись от копирования, дизайнер обретает возможность беспрепятственно выразить то, что у него внутри, то, в чем он порой сам не отдает себе отчет до тех пор, пока не воплотит это в дизайне.
Подготовка новых коллекций весной и осенью приносила мне огромную радость. За два месяца до показа я переставал назначать встречи, видеться с друзьями — только принимал клиентов в течение дня. Но стоило миссис Нильсен отложить иглу и уйти домой, как я запирал дверь, выключал телефон и оставался наедине со своими мыслями. Я творил весь вечер. Это было самое прекрасное время. Я доставал фетр, драпировал его складками, натягивал, фантазия приводила в движение мои пальцы. Порой пальцы словно начинали жить своей жизнью, и я мог сделать тридцать шляп за вечер — шил их одну за другой. А были дни, когда ничего не выходило, как я ни старался. В такие вечера я надевал коньки и шел на каток в «Радио-сити», кружился и бегал на холодном ветру. Что-то внутри меня требовало выхода, и через час или два я возвращался в магазин и снова мог шить шляпы.
Публикация в майском номере Glamour — шляпка для работающих девушек
Идеальна для путешествий
Шляпа-веер William J.
Складывается, как веер
Не занимает места
Однажды в снежную ночь я отложил шитье примерно в двенадцать часов и пошел гулять с собакой. Снег нанесло глубокими красивыми сугробами. У отеля Plaza стояли сани, запряженные лошадьми. Я сел в них и прокатился по Центральному парку, чувствуя, как пробуждается вдохновение.
В то время у меня было не так уж много друзей, ведь шляпы занимали все мое время, дни и ночи. К тому же работа приносила мне столько удовлетворения, что я не ощущал потребности в общении с людьми. Но те немногие друзья, с кем я все же поддерживал контакт, всегда ужасно злились, когда наступало время готовить коллекцию. Они не понимали, почему в это время я их избегаю. Но мне казалось, что люди могут повлиять на меня, и я старался этого не допустить. Я никогда никому не рассказывал о грядущей коллекции и не показывал ничего до самого дефиле. Причиной такой секретности был не темперамент и не страх, что мой дизайн украдут, а то, что люди всегда начинали давать советы. Особенно это касалось тех шляп, которые были единственными в своем роде и не похожими на чьи-либо еще. Меня нещадно критиковали, а критика для дизайнера смертельна и убивает вдохновение в те важные часы и дни, когда мы творим. В день, когда я заканчивал творить и показывал свою коллекцию, пресса, байеры и друзья могли говорить мне все что угодно, мне уже было все равно. Я искренне выразил себя своей коллекцией, она была моей до последнего стежка, и все сказанное после уже не имело для меня значения.
При этом меня часто злило невежество журналистов. Нередко по описанию было непонятно, о какой модели идет речь. Но больше всего меня бесили целые развороты, которые пресса посвящала своим любимчикам, из года в год показывавшим одно и то же старье. После каждого показа я впадал в глубокую депрессию, чувствовал себя выжатым как лимон, да и обстоятельства этому только способствовали. Байеры требовали внести изменения в дизайн, а мои самые оригинальные модели никогда не покупали. Миссис Нильсен всегда была рядом, чтобы приободрить меня и успокоить добрым словом. Каждое утро по пути на работу она заходила в собор Святого Патрика и молилась. Иногда приносила святую воду и обрызгивала ей магазин. Уверен, это помогло нам преодолеть многие трудности.
* * *
Я жил в комнате в глубине дома, той же, где мы шили и придумывали шляпы. Каждый вечер перед сном мне предстояла задача отыскать кровать под грудой шляп. Бизнес рос, и все заработанные деньги я тут же вкладывал в дело. Я никогда не тратил на себя, не оплатив все счета. В первые четыре года меня вышвырнули из семи банков: я выписывал чеки, не имея денег на счету. Мне всегда казалось, что я сумею насобирать нужную сумму вовремя, но мое отсутствующее деловое чутье и банковская система были трагически несовместимы. К счастью, меня это не очень беспокоило, ведь в итоге я все равно возвращал долги. (Как только я смог себе это позволить, то нанял бухгалтера: он следил, чтобы мои финансовые дела были в порядке.)
