В Париже мы могли провести в модном доме целое утро или день: Нона и Софи обсуждали модели, которые собирались закупить в этом сезоне. Они были единственными байерами, которым Диор разрешал вносить изменения в модели по своему вкусу. Они могли взять жакет от одного костюма и сшить его из ткани от другого, скомбинировать с юбкой от третьего и пуговицами от четвертого — и получалось что-то невероятное. В мире haute couture это было неслыханно, дом Dior всегда настаивал, чтобы производители копировали дизайн точь-в-точь, не отходя от оригинала ни на шаг. Но Диор понимал, что у Ноны и Софи исключительный вкус, и знал, что Chez Ninon — один из последних оставшихся эксклюзивных салонов пошива одежды на заказ в Америке, клиентскую базу которого составляют самые шикарные женщины в мире.
Знаменитая фраза Ноны — я слышал ее миллион раз, показывая ей интересные платья: «Не должно быть впечатления, будто женщина специально наряжалась». Она любила одежду, которая не затмевает свою хозяйку, выглядит очаровательно для посторонних и которую приятно носить. При этом Нона и Софи не терпели и излишней простоты, когда богатые люди одевались как прислуга.
На показах Софи всегда садилась рядом с дверью, ведущей в салон, декорированный в цвете яичной скорлупы. Ее острый глаз подмечал все, и она поправляла жакеты и юбки на моделях, чтобы те сидели идеально ровно. Затем она подбирала перчатки и шарфы под каждый наряд и повязывала шарфы сама. Ее стул всегда стоял в уголке, чтобы не мешать манекенщицам входить и выходить. А миссис Парк во время показов очень нервничала, сидела на узорчатом диване в кабинете, как испуганная птичка в золоченой клетке, и щебетала: «О боже, о боже, как думаешь, им понравится?» Иногда она вставала и подглядывала в щелочку, следя за реакцией зрителей и друзей. Несмотря на то что за плечами у Ноны и Софи был многолетний опыт, они с волнением ждали каждого показа новой коллекции. Каждый показ был для них как первый бал, на котором обе чувствовали себя юными дебютантками.
Многие женщины из кожи вон лезут, чтобы добыть себе лучшие места на престижных показах, ведь взгляды журналистов на этих мероприятиях нацелены не только на подиум, но и на зрителей. Я не раз слышал, как амбициозные старлетки, которым посчастливилось получить приглашение на дефиле, восклицают «Передо мной открылись двери рая!» У Ноны и Софи была замечательная стратегия общения с прессой. Они не понимали, зачем журналистам присутствовать на их показах, и на все запросы отвечали одной фразой: «У нас нет никаких сенсаций, только простая элегантная одежда». Естественно, это лишь раззадоривало представителей прессы, и им еще сильнее хотелось попасть на дефиле. Помню, однажды в Париже редактор ведущего нью-йоркского издания попросил Нону и Софи позировать для фото на показе Lanvin. Нона ответила: «Нам не очень хочется это делать, но если вы никак не сможете обойтись без нашей фотографии, позвоните нам позже». У некоторых журналистов очень раздутое эго, так что можете себе представить, каким шоком для них было услышать такой ответ. А Нона вовсе не хотела никого обидеть, она просто всегда говорила правду, и довольно резко — такой у нее был стиль общения.
Перед началом Второй мировой войны Нона и Софи вели переговоры с Мэйнбокером, который бежал из Парижа накануне вторжения нацистов во Францию. Нона и Софи хотели нанять его в качестве дизайнера Chez Ninon. Пока велись переговоры, Мэйнбокер разузнал всю внутреннюю кухню: как устроены мастерские, кто в них работает. А это самое ценное в любом модном доме. Он тянул с подписанием контракта, а потом сбежал, прихватив с собой лучших сотрудников, и открыл свой модный дом. Это было верхом непорядочности и совершенно не вязалось с образом Мэйнбокера, которого все привыкли считать джентльменом. Он также увел нескольких продавцов, а те переманили к нему своих клиентов. Как вы, наверное, знаете, продавцы и клиенты часто ходят парой: покупатели очень преданы тем, кто помогает им выбирать одежду, и полностью им доверяют. Но в конце концов одна из лучших продавщиц Мэйнбокера, проработавшая у него много лет, вернулась в Chez Ninon и снова обосновалась там, приведя с собой множество потрясающих клиенток. Как говорится, время все расставляет по местам.
В крупных розничных магазинах постоянно идет битва за лучших сотрудников — это часть бизнеса. Однажды я заглянул в Chez Ninon и встретил Молли Макаду, которая собиралась отправить миссис Кеннеди варианты дизайна вечернего платья из роскошных сари. Их миссис Кеннеди подарил премьер-министр Неру в ее приезд в Индию. Сари были необыкновенно красивые, но сшить из них что-то представлялось совершенно невозможным из-за крупного рисунка золотом на парче: такая ткань больше бы подошла для гобелена. Мы несколько дней драпировали ткань на модели так и сяк, пытаясь найти хоть немного элегантное решение. Наконец, мы сделали наброски и отправили миссис Кеннеди. А я, воспользовавшись моментом, присовокупил несколько своих наспех сделанных набросков, которые тоже отправили в Вашингтон. Джеки вернула их с подписью «Ни в коем случае!». Мои идеи, как всегда, оказались слишком экстравагантными. Много дней я ходил расстроенный, но вскоре приободрился: Нона и Софи решили не браться за это платье и посоветовали миссис Кеннеди не шить наряд из этой ткани. Позднее мы узнали, что Джеки все-таки отдала сари другому дизайнеру и сшила из них платье, которое в Women’s Wear Daily насмешливо описали как «сшитое дома заботливыми руками», в переводе на нормальный язык — сшитое плохо. Через несколько лет я брал интервью у того самого дизайнера и, к изумлению своему, увидел остатки роскошных сари, из которых тот сшил занавеску для своего салона. Мог ли премьер-министр Неру предположить, где в итоге окажется его прекрасный подарок?
Я никогда не работал с Ноной и Софи официально: наши вкусы располагались на противоположных полюсах моды. Я редко шил для них шляпы, так как они их почти не носили, а Нона вовсе считала большинство моих моделей клоунадой. Нона и Софи верили, что экстравагантность и дурновкусие — это одно и то же, хотя Софи часто хвалила мои модели. Но все равно она хотела, чтобы я бросил моду и устроился на работу в рекламное агентство своего дяди. Все годы знакомства наша профессиональная деятельность почти никогда не соприкасалась. Изредка я одалживал им шляпы для показов, но модели в итоге почти никогда не надевали их. Наше общение было скорее дружеским, личным, а взгляды на моду расходились во всем. Нас объединяло одно: мы одевали женщин.
Магазинчик в Саутгемптоне
Каждый год после шляпной Недели моды, которая по традиции проходила в первую неделю июля, и представления осенней коллекции байерам и прессе следовали кошмарные два месяца летних каникул, когда никто ничего не покупал. Я вечно сидел без денег: все заработанное на весенних шляпах уходило на создание осенней коллекции. На каждую коллекцию тратится просто ошеломляющая сумма, одни трудозатраты чего стоят, а цены за шляпы нужно назначать адекватные, и неважно, сколько времени ушло на разработку оригинального дизайна (часто на одну модель уходит много дней). А кроме стоимости коллекции, есть еще траты на организацию пресс-показа. В конце 1950-х, когда я все еще стремился попасть на вершину модного олимпа, я вбил себе в голову, что каждый мой показ должен непременно быть грандиозной премьерой с шампанским, и каждый раз я оставался в минусе примерно на две тысячи долларов. Сентябрь по традиции начинался для меня с выплаты летних долгов. Моя подруга Клэр Уэйл, редактор журнала Hats, вечно твердила мне, что глупо тратить такие баснословные суммы на показы, но я был впечатлительным молодым человеком и верил, что, раскошелившись на показ, привлеку уйму клиентов.
