Большевики начали открытое гонение на тех, кто оставался верным патриаршей Церкви. Одни архиереи затаились на местах, другие были арестованы, третьи кратковременно признали обновленческое Высшее церковное управление. Симптоматично, что появление обновленчества было синхронизировано ОГПУ с арестом патриарха Тихона, якобы за сопротивление изъятию церковных ценностей (11). С 9 мая 1922 года он находился под домашним арестом в московском Донском монастыре, 23 мая 1923 года был переведен на Лубянку во внутреннюю тюрьму ОГПУ. Знакомые с ситуацией люди восприняли это как свидетельство неизбежности расстрела святейшего в самое ближайшее время. Однако большевики все же не решились сделать последний шаг и сочли более целесообразным освободить патриарха при условии его публичного раскаяния и признания советской власти. Желая облегчить положение гонимой Церкви, первоиерарх пошел на компромисс. 16 июня он обратился в Верховный суд РСФСР с заявлением, в котором говорилось: «Я заявляю Верховному суду, что я отныне советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и от внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции» (12). Одновременно с публикацией этого заявления в газете «Известия» 27 июня 1923 года патриарх Тихон был освобожден. После выхода святителя на свободу дела обновленцев пошли значительно хуже.
С мая 1922 года обновленцы Туркестана начали при поддержке властей захватывать храмы, принадлежавшие «тихоновцам» (так обновленцы и большевистская пропаганда именовали сторонников законной церковной власти). И в этой ситуации гонений верный канонической церкви о. Валентин совершает еще один знаковый поступок, фактически обрекающий его на арест. Он становится «тихоновским» архиереем.
О принятии архиерейского сана Валентин Феликсович в своей автобиографии рассказывает как о детективной истории. И она действительно тянет на это. Узнай чекисты, что ташкентский хирург, аккурат накануне прибытия обновленческого руководителя, собирается занять законное архиерейское место, они бы не допустили хиротонии.
Архиерейской хиротонии сопутствовали следующие обстоятельства. В Ташкенте появилась группа обновленцев. В раскол перешли даже два видных протоиерея. Епископ Иннокентий, опасаясь своего ареста, решил сделать епископом архимандрита Виссариона. Но на другой день нареченный епископ был арестован и выслан из города. Стало ясно, что скоро арестуют и предстоятеля Туркестанской церкви. Не дожидаясь ареста, владыка ночью уехал в Москву. Все со страхом ожидали приезда назначенного в Ташкент обновленческого архиерея. И вот в этой неразберихе отец Валентин вместе с настоятелем вокзальной церкви протоиереем Михаилом Андреевым собирают вокруг себя всех, кому дорого каноническое православие. Они проводят собрание верных чад Матери-Церкви, на котором обсуждаются вопросы об упорядочении церковной жизни епархии. На этом же собрании верующие избирают о. Валентина на Ташкентскую кафедру. Как в первые века христианства, вся Церковь, включая клириков и лаиков, то есть мирян, поставила над собой архиерея.
О выборности епископов и священников говорилось на Поместном соборе 1917–1918 годов. Эта практика не являлась каким-то новым начинанием. Достаточно вспомнить обычаи Великого Новгорода. До середины XVIII века епископ не мог рукоположить священника, если он не имел поддержки среди простых верующих. «Аксиос», «достоин» до сих пор возглашают в храме во время хиротонии. Этим возгласом народ подтверждает свое согласие на священнодействие. К слову, само греческое слово «хиротония», то есть рукоположение, переводится как голосование.
Конечно, клириков на служение избирает Бог, и община лишь свидетельствует об этом избрании. Однако важно, что Дух Святой действует в общине, в собрании.
В первые пореволюционные годы был даже случай, когда община сама поставила себе пресвитера без участия епископа, и это не было самосвятством, а именно действием Бога. После смерти в Петрограде о. Иоанна Егорова от брюшного тифа в 1921 году его община решила искать воли Божией о старшем. Она поставила на служение, действительно возложив на него руки, Льва Бунакова. Общинники обратились в епископат, чтобы Бунакова признали священником. Церковная власть ответила в том смысле, что ваш ставленник достоин рукоположения. Но община ответила: «Нет, есть свидетельство Духа Святого, что он пресвитер, мы не можем его перерукополагать», то есть это было бы как второе крещение, то есть кощунство. И была написана специальная молитва, примерно такая: «Божественная благодать, всегда немощное врачующая, оскудевающее восполняющая, свидетельствует о таком-то, пресвитерствующем в общине такой-то, и о его кафолическом пресвитерстве; да помолимся о нем». И верующие это приняли, потому что они согласились, что этим Дух Святой не оскорбляется (13).
Сейчас иногда слышны голоса, что выборы духовенства сегодня невозможны. Более того, участие в Поместном соборе 1917–18 годов священников и мирян является позднейшим нововведением, укрепившимся благодаря влиянию светского парламентаризма на церковную жизнь.
Однако Апостольский собор, по образцу которого строились все последующие соборы, состоял не только из апостолов: это было церковное собрание Иерусалимской церкви. Будущий архипастырь Лука (Войно-Ясенецкий) проникся таким пониманием соборности. Но также хорошо он понимал, что в условиях гонений на церковь соборность не исключает жесткую дисциплину. Собственно, в этом и проявилась его реакция на жесткость и жестокость времени: в своем церковном служении он последовательно выстраивал епископскую вертикаль власти. Но это была власть святого епископа, архиерея, которой во всем искал волю Божию.
Итак, о. Валентина избирают на епископскую кафедру. В это время в Ташкент приехал ссыльный епископ Уфимский Андрей (в миру князь Ухтомский). Он тайно постриг Валентина Феликсовича в монахи с именем Луки. «Он говорил мне, что хотел дать мне имя целителя Пантелеимона, но когда побывал на литургии, совершенной мною, и услышал мою проповедь, то нашел, что мне гораздо более подходит имя апостола-евангелиста, врача и иконописца Луки», – признается Войно-Ясенецкий (14). По церковным правилам, епископа поставляют два или три епископа, но в это время архиереев, кроме владыки Андрея, в Ташкенте не было. Поэтому было решено отправить о. Валентина с рекомендательным письмом в город Пенджикент, недалеко от Самарканда, где отбывали ссылку епископ Болховский Даниил (Троицкий) и епископ Суздальский Василий (Зуммер). Отъезд состоялся в условиях строгой конспирации: о нем знали только несколько человек, и для отвода глаз Войно-Ясенецкий назначил на следующий день несколько операций.
Вечером 29 мая 1923 года в сопровождении одного иеромонаха, дьякона и 16-летнего сына Михаила 46-летний главврач уехал на поезде в Самарканд. Утром следующего дня, с трудом найдя извозчика, он едет в захудалый городок. Преосвященные Даниил и Василий принимают гостя с распростертыми объятиями. Вечером, в маленькой церкви Святителя Николая Мирликийского, они совершают наречение во епископа. Вместе с ними в ссылке живет знаменитый московский батюшка Валентин Свенцицкий, человек по-своему замечательный. Прозаик, драматург, публицист, в 1905-м он основал Христианское братство борьбы. Это братство ставило своей целью «принимать самое деятельное участие в общественной и политической жизни страны, действенно осуществлять вселенскую правду Богочеловечества». В конце 1917 года о. Валентин оказывается в рядах защитников исторической России, служит священником в Добровольческой армии А.И. Деникина. В 1920-м Свенцицкий возвращается в Москве и живет в Первопрестольной до 1922 года. В этом году его арестовывают и отправляют в ссылку в Пенджикент.
