Спорадически страдали от действий «верных марксистов-ленинцев» простые верующие. Например, казначея церкви в Бахчисарае несколько раз увольняли с работы. В местном райкоме партии ему объяснили, что если он хочет работать в советском учреждении, то должен оставить свою церковную должность (33).
Доставалось и неверующим. В 1948 году директор Чистеньской МТС (село Чистенькое находится недалеко от Симферополя) «отпустил некоторые материалы для ремонта церкви, так за это его исключили из партии» (34).
Подобные действия уже никак не были связаны с произволом региональных властей и органично ложились в русло религиозной политики внутри страны. Центральные власти настойчиво стремились ограничить деятельности церкви, сузить сферу ее влияния. После смены в 1948 году церковно-государственного курса «ограничительный» механизм заработал на всю катушку.
В Симферополе Лука жил по адресу улица Курчатова, 1, на втором этаже старого, давно не ремонтированного дома. Кроме архиерея в доме находилась его епархиальная канцелярия и несколько посторонних семей, которых после года писем по инстанциям и жалоб удалось отселить.
Со стороны главной проезжей улицы была пристроена домовая Благовещенская церковь, недалеко находились Петропавловский и кафедральный Троицкий соборы.
С первого же шага на Крымской земле Лука нарушил существовавшие на местном уровне правила игры. По приезде в Симферополь он прислал к уполномоченному СДРПЦ своего секретаря с сообщением о вступлении на кафедру. Жданов возмутился и потребовал личной явки архиерея.
«27 мая Лука явился ко мне и представился – «архиепископ Лука». Приглашая его сесть за стол, я назвал его по имени и отчеству – «Валентин Феликсович». Он ответил: «Я был Валентин Феликсович 25 лет тому назад, а сейчас архиепископ Лука» (35). Однако добиться от представителя власти соблюдения церковного этикета не удалось. Первая беседа с Я.И. Ждановым продолжалась минут двадцать. Лука пытается навести мосты, установить деловое общение. «Вы, видимо, хорошо знаете священников Крыма, попрошу вас охарактеризовать их, если не всех, то хотя бы часть из них, так как я никого не знаю». 1 июня 1946 года Жданов, по просьбе архиерея, представил его председателю Крымского облисполкома Д.А. Кривошеину.
В дальнейшем Лука лично обращался к Кривошеину за поддержкой, но тот всякий раз переводил стрелки на Жданова. Лука пытался установить прямые связи и с другими руководителями области. И даже с отдыхавшим в Ливадии видным политическим деятелем В.М. Молотовым. Но из этого ничего не получилось: всякий раз между ним и властью возникала фигура чиновника СДРПЦ. В 1951 году, к примеру, Лука написал письмо начальнику милиции с просьбой разобраться с ситуацией в Евпатории, где «ежедневно школьники из рогатки бьют стекла в окнах церкви». Ответ из милиции пришел представителю СДРПЦ, и этот факт, естественно, огорчил архиепископа (36).
Во время отпуска уполномоченного святитель пытался напрямую обраться в облисполком с просьбой не закрывать молитвенный дом в Желябовке. Ему ответил вернувшийся из отпуска чиновник (37). Лука решил завести специальные шнуровые книги, где фиксировались бы доходы духовенства, и тем самым ограничить произвол налоговиков. Форму записей в этих книгах он хотел согласовать с финансовыми органами, но ответа не дождался. Ответ пришел из СДРПЦ в виде ценного указания чиновнику: «Совет считает, что нет необходимости епархиальному управлению обращаться в финорганы для согласования формы книг так называемых братских доходов» (38).
В Крыму Лука сразу взял линию на защиту простых верующих от произвола местной власти. Он неоднократно говорил об ущемлении их прав областным начальникам, писал тревожные письма патриарху. «В Крыму голод, население обнищало, и доходы церковные упали очень резко», – сообщает он Святейшему. В другом письме говорит, что положение на полуострове не намного лучше, чем в блокадном Ленинграде (39). В годовом отчете епархиального управления за 1947 год сказано: «И в воскресные дни, и в периоды, когда нет полевых работ, богослужение приказывают кончать к 7 часам утра (правда, не везде)… Отвлекает верующих от церкви и запрещение учителям, учительницам и школьникам ходить в церковь» (40).
Активность Луки и деятельность близких ему по духу архиереев способствовали появлению в ноябре 1946 года циркулярного письма из Совета министров РСФСР. На основании его было составлено письмо Крымского облисполкома за подписью Кривошеина для гор- и райисполкомов следующего содержания: «По сообщению Совета по делам Русской православной церкви при Совете Министров СССР, отдельные представители местных советских органов допускают неправильные действия в отношении служителей культа и приходских общин и нарушают советские законы о церкви. Имеют место случаи, когда отдельные руководители советских органов обращаются к духовенству и приходским общинам за средствами для разных общественных целей, оказывают противодействие беспрепятственному исполнению религиозной службы и обрядов, иногда в грубой, оскорбляющей чувство верующих форме, вмешиваются во внутрицерковные дела, забывая, что церковь в нашей стране является частной организацией. Крымский облисполком обязывает Вас принять меры к недопущению нарушений советских законов». Это письмо можно назвать последним серьезным документом, принятым в Крыму в защиту церкви от произвола чиновников (41).
Однако и после него злоупотреблений местной администрации в отношении «малых сих» хватало. И епархия в годовом отчете за 1948 год вынуждена была констатировать: «В сельской местности церковная жизнь едва теплится, и церкви почти пустуют. Основной причиной этого печального явления надо считать обязанность крестьян работать в воскресные и праздничные дни» (42). Об этом Лука пишет патриарху: «Верующие лишены возможности посещать богослужения, ибо в воскресные дни и даже в великие праздники в часы богослужений их принуждают исполнять колхозные работы или отвлекают от церкви: привести скот для ветеринарного осмотра или устройством так называемых воскресников. В этом, может быть, повинны местные сельские власти, если они поступают враждебно религии и церкви, это бедственное положение может быть изменено только решительными мероприятиями центрального правительства» (43).
В первые годы своего пребывания на Крымской кафедре Лука вел довольно активную переписку с Чистым переулком. Позже, после наступления слепоты, она сократилась, но не исчезла вовсе. И это не была чисто деловая связь. В Патриархии на Луку, несмотря на всю его фронду, смотрели как на человека Церкви, как на святого старца, советы которого можно не выполнять, но не считаться с которыми нельзя. Его голос был постоянно слышен в Церкви. Интересно, что в своих письмах в центр святитель касался и личных проблем. Так, в письме 22 декабря 1946 года патриарху Алексию I (Симанскому) он между прочим сообщает: «У меня живет погибавшая на Украине племянница с тремя детьми, и я уже едва в состоянии впроголодь кормить их. Церковные доходы упали до минимума. Со страхом думаю, что будет дальше. Горе, горе» (44). Эта пафосная риторика (в других местах к патриарху мы находим восклицания, вроде «тяжело, очень тяжело», «Владыко святой, какое горе»), пришедшая в переписку из проповеднической деятельности, нисколько не снижает доверительного отношения к адресату, желания говорить от сердца к сердцу.
