Стремление к установлению личностного отношения с предстоятелем Церкви характеризует Луку именно как церковного администратора.
С тех пор как Лука поселился в Крыму, к нему приехали близкие ему люди. К 1947 году с архиепископом под одной крышей жило восемь родственников (45).
«Он забрал нас к себе, как только его перевели в Симферополь, – вспоминает внучатая племянница Луки Майя Прозоровская. Мы приехали в Крым 27 июля 1946 года (мне было 16 лет, маме – 46 лет) и прожили рядом с нашим дорогим «дядечкой» 15 последних лет его жизни. Мама полностью посвятила себя устройству быта владыки. Жили скромно, но это были такие прекрасные годы… Войно-Ясенецкие всегда старались держаться вместе – и в беде, и в радости. Летом владыка снимал две небольшие комнатки в Алуште у одного слепого старичка. И, бывало, туда съезжалось до 15 человек родни» (46).
По воспоминаниям пациентки Войно-Ясенецкого Софьи Галкиной, «на архиерейской кухне всегда готовился обед на пятнадцать-двадцать человек. Обед простой, немудреный, состоящий подчас из одной похлебки, но у многих симферопольцев в голодные 1946–48 годы и такой еды не было» (47).
Святитель Лука помогал бедным не только бесплатными обедами. По сведениям Марка Поповского, секретарь епархии вел длинные списки нуждающихся. В конце каждого месяца по этим спискам рассылали тридцать – сорок почтовых переводов, на которые уходила изрядная доля архиерейского жалованья (48).
Об этом говорит и Майя Прозоровская: «Когда в Симферопольском женском Свято-Троицком монастыре создавался музей святителя Луки, я передала туда среди других вещей, которые у нас сохранились, целую стопку корешков квитанций денежных переводов, рассылавшихся от его имени в разные уголки Советского Союза» (49).
В первый крымский год Лука был очень доверчив к людям. Верил разным кляузам и даже анонимным письмам и заявлениям и «принимал по ним меры взыскания». Но вскоре, обжегшись несколько раз, стал более осторожен (50).
Владыка регулярно совершал богослужения по воскресным и праздничным дням. Обычно службы его затягивались до трех часов. Так что духовенство выказывало даже некоторое недовольство, так как во время его служения нельзя было совершать никакие требы (51). Люди специально приходили в храм, чтобы увидеть святого хирурга. Особенно на Пасху и на Богоявление. Это обстоятельство отмечает уполномоченный, сообщая, что многие пришли «посмотреть, как совершается водосвятие самим архиепископом, водосвятие совершалось в бочках в ограде собора» (52).
«Особенно вдохновенно читал он Великий покаянный канон Андрея Критского. Библию читал каждый день, старался и нас приучить к ежедневному общению со словом Божиим. Его рассказы из Священной истории звучали проникновенно, библейские события он переживал как свою собственную жизнь, – вспоминает внук и келейник Луки Николай Сидоренко. – Пока он был зрячим, старался служить литургию каждый день, даже если только две-три старушки пришли в храм. Продолжал служить и когда уже совсем ослеп. Меня поражал этот подвиг владыки: ведь не только слепота отягчала его, но и диабет, от которого у него была страшная слабость, так что даже вся одежда владыки была мокрой, при этом еще больные ноги из-за сильнейшего тромбофлебита и подагры. Перед службой приходилось перебинтовывать ноги. Но он никогда не сокращал службы и дома всегда очень долго молился» (53).
Его воспоминания дополняют наблюдения Майи Прозоровской: «Владыка строго постился, даже в последние годы своей жизни, когда у него оставалось совсем мало физических сил. Не позволял себе никакого послабления, как его ни уговаривали. Празднование Нового года не признавал: на последнюю неделю перед Рождеством выпадает самый строгий пост. Праздничное Рождественское богослужение совершал в Троицком соборе Симферополя, где находилась его кафедра. И для нас, его домашних, как и для него, главным в празднике всегда была молитва. А каких-то особенных праздничных застолий у нас в доме не было. Владыка не признавал никаких излишеств. Все денежные средства, которыми располагал, тратил на дела благотворительности» (54).
Кафедральный собор становится центром религиозной жизни Крыма. Послушать лауреата Сталинской премии приходят не только практикующие христиане, но те, кто редко бывает в храме, и даже неверующие. На это обстоятельство обращают внимание представители спецслужб, которые взяли Луку «в разработку» и наградили его кличкой «Мракобес».
На Пасху 1947 года в храмах Крыма побывало 17 000 человек, тогда как в 1946 году их было существенно больше – 23 000 (55). Везде наблюдается отток верующих – в Севастополе, Феодосии, Керчи, Ялте. Но не в Троицком соборе Симферополя, где святитель впервые на Крымской земле совершает пасхальную службу. Здесь яблоку негде упасть. Из молодежи, отмечают сотрудники МГБ СССР, было много студентов и медицинских работников, которым Лука читал лекции о «гнойной хирургии». Своими впечатлениями от посещения храма они делятся с друзьями и знакомыми. «Меня агитировали в комсомол, а я на Пасху пошла в церковь и поставила свечку», – пишет студентка Лилия Зусова. А вот выдержка из письма студентки Полины Калашниковой: «В воскресенье встала утром и пошла в город, но не найдя нигде утешенья пошла в церковь. Странно, но при входе мною овладело какое-то необъяснимое состояние. Слушая службу и пение, уносишься Бог весть куда. Странным кажется, что с упреком смотрят, когда я осеняла себя крестом. Это не иначе оттого, что мы слишком удалились от церкви». Спецслужбы информируют о таких настроениях обком ВКП (б), который «указал руководству мединститута усилить политико-воспитательную работу» (56).
Тайком в храм постоянно заходили студенты, учителя, инженеры, библиотекари. Именно тайком, потому что в это время люди нередко попадали под пресс атеистов. Например, руководитель археологической службы Крыма, профессор Павел Николаевич Шульц, выдающийся историк и партизан военных лет, вспоминал, как он с женой приходил в собор послушать проповедь владыки о взаимоотношениях науки и религии. За это его вызывали в обком, допрашивали, угрожали, лишили заслуженного ордена (57).
В это время святитель заканчивает свою книгу «Дух, душа и тело». О. Александр Мень главным достоинством этой работы считал широкое привлечение данных современной науки, свободный и смелый подход к трудным проблемам мироздания, законную попытку изложить миросозерцание ученого-христианина в едином живом синтезе (58). Современники видели в его философских построениях некоторую аналогию с гносеологией Владимира Соловьева и натурфилософией Тейяра де Шардена (59).
Довести до сведения своей паствы основные мысли рукописи Лука решил на ранних Божественных литургиях, выступая по возможности ежедневно. Первая строка первой проповеди, как утверждает Марк Поповский, звучала примерно так: «Некоторые невежественные люди говорят, что Бога нет…» Далее следовал апологетический текст со ссылками на новейшие факты науки и выпадами против «невежд».
«Безбожники верят в свою эволюционную науку развития жизни на земле и отрицают эволюцию духовной жизни. Пусть себе верят, их все равно мы не сумеем убедить, да это и бесполезно, но мы, верующие христиане, в своих воззрениях должны руководствоваться Божественными книгами Ветхого и Нового Завета, которые говорят нам о существовании духовного невидимого мира», – учит Лука с амвона (60).
