СДРПЦ руками патриарха хотел заградить уста святителю. Состоялась непростая беседа архиепископа с предстоятелем церкви. Лука пообещал не проповедовать ежедневно, а по воскресеньям и праздникам ограничиться толкованием Писания (61). Но тем не менее он по-прежнему выходил за отведенные рамки. В июне 1949 года он писал Святейшему: «Приношу вам покаяние в том, что не вполне исполнил наказ ваш не проповедовать ежедневно. Было бы слишком резким внезапное прекращение моих проповедей после поездки к вам и неизбежно возбудило бы всякие догадки и кривотолки. Поэтому я решил не сразу прекратить будничные проповеди, а проповедовать только по средам и субботам. Смиренно прошу прощения в этом и, по долгу послушания, прекращу по возвращении из летнего отдыха в Алуште и эти проповеди, если вы прикажете». «Но не хотел бы я этого, – продолжает Лука, – ибо помню слова пророка Исаии: «О вы, напоминающие о Господе. Не умолкайте». Вспоминаю и о том, что праведный Иоанн Кронштадтский проповедовал ежедневно». А завершается письмо смелым предложением: «Надо требовать открытия синодальной типографии и протестовать против того, что верующий народ оставлен без Библии и даже без Нового Завета» (62).
1946 год можно считать пиком славы святителя-врача. И в то же время именно в этот год его отстраняют от публичной научной деятельности.
Сразу после прибытия в Крым Лука начинает активно выступать перед врачами и студентами-медиками. «Им прочтено несколько лекций и докладов в Симферополе для врачей и студентов мединститута. На съезде врачей Крыма им был сделан доклад по хирургии, участники съезда его докладом остались довольны и вынесли благодарность». 17 марта 1947 года, «будучи в Феодосии, по просьбе феодосийских врачей прочел лекцию. Не отказывает и в консультации обращающимся к нему врачам и больным. Провел несколько операций. С больных, обращающихся к нему за тем или иным советом, плату не берет» (63). Профессор Войно-Ясенецкий также стал консультантом госпиталя инвалидов Великой Отечественной войны.
2 декабря 1946 года «тов. Кривошеин в присутствии своих заместителей и других членов облисполкома и представителя газеты «Красный Крым» вручил диплом, золотой значок и удостоверение лауреата Сталинской премии профессору Войно-Ясенецкому. Архиепископ Лука при этом был во всей своей архиерейской форме». По сообщению газеты «Красный Крым» (03.12.1946), «в состоявшейся затем краткой беседе профессор Войно-Ясенецкий выразил желание, в целях улучшения постановки лечебного дела в области, прочесть крымским врачам цикл лекций по гнойной хирургии» (64).
1 октября 1946 года Лука планировал принять участие во Всесоюзном съезде хирургов в Москве. Заместитель министра здравоохранения СССР Н.Н. Приоров в частном письме сообщил профессору, чтобы он готовился к приезду, что официальное приглашение будет выслано. Лука даже купил заранее билеты на самолет. Однако правительственную телеграмму из Министерства здравоохранения, посланную 27 сентября, ему вручили только 2 октября, когда съезд завершился. После жалобы святителя в результате проверки удалось установить, что телеграмму не вручили из-за бюрократических проволочек, виновным объявили даже административное взыскание. Но это больше походило на отмазку: мол, не вручили, и ничего страшного. Как выразился в беседе с уполномоченным зам. зав. Облздравотдела Сысоев, «если профессор Приоров хотел его вызвать на съезд, то выслал бы ему приглашение лично, а не через Облздравотдел» (65).
Лекции Луки пользовались большой популярностью. И в академической среде появились завистники сталинского лауреата. В одном частном разговоре в июне 1947 года Войно-Ясенецкий заметил: «За последнее время ко мне резко изменились отношения со стороны профессоров. Все они недовольны моим пребыванием в Крыму. Когда я читаю лекции, то полный зал слушателей, а если читают местные профессоры, то зал пустой» (66). Но дело было не только в зависти. Изменившееся отношение профессуры к святителю-хирургу объяснялось прежде всего идеологией.
Весной 1947 года обком партии дал указание «не допускать чтение докладов и лекций по вопросам медицины архиепископом Лукой в духовной одежде». И медики-коммунисты, естественно, взяли под козырек. Главным заводилой выступил секретарь парторганизации мединститута профессор Потапов. 29 мая 1947 года профессор в сане прочел лекцию для симферопольских врачей в 3-й поликлинике. В перерыве профессора мединститута демонстративно покинули зал. После этого Лука прочел еще ряд лекций, но почувствовал, что продолжения не будет.
Первое время святитель-хирург говорил и писал, что его зажимают. Но власть оставалась непреклонной. На встрече с уполномоченным первый секретарь обкома ВКП (б) Соловьев в ответ на слова Жданова, что Лука обижается, сказал: «Пусть обижается и пишет, а разрешить ему выступать с докладами и лекциями в рясе не можем и не разрешим» (67).
Летом 1947 года у святителя появилось «нехорошее предчувствие» и он стал подумывать об отъезде. Ему хотелось перебраться в более крупный город, еще раньше он просил патриарха о переводе его в Одессу, где жили его младший сын Валентин и хороший приятель – академик В.П. Филатов, который мог бы консультировать слепнущего архиерея. Но с переводом ничего не вышло. В Одессу назначили епископа Фотия (Топиро), которого вскоре заменили на архиепископа Никона (Петина).
В письме к архиепископу Курскому Алексию (Сергееву), датированном 24 марта 1948 года, Лука писал: «Пути мне заказаны, потому что я слишком популярен и «вреден». Меня считают опасным религиозным вождем. Конечно, это исходит и из нашей среды, но думаете ли вы, что патриарх вполне свободен в своих действиях? Ведь не перевел же он меня в Одессу, хотя знал, что я этого хотел, и хотело одесское духовенство.
В Одессе мой младший, больной сын, и оттого, что я не в Одессе, он потерял 25 000 рублей при девальвации денег. А главное, мне необходимо лечение моего единственного, слепнущего глаза у академика Филатова, и патриарх знает это.
Путь в Одессу закрыт, потому что это большой город, а в малом Симферополе моя «вредность» более терпима.
Промыслом Господним собор наш, прежде пустовавший, все более и более переполняется народом почти до отказа. В этом моя «вредность». Я вызвал большое раздражение тем, что рукоположил пять преподавателей учебных заведений и двух врачей. Теперь вам ясно, почему мне пути на простор заказаны» (68).
В то же время и Патриархия подыскивает Луке новое место. Патриарх предлагает ему перебраться в Казань. Но архипастыря новая кафедра никак не прельщает: в Казани действует только небольшая кладбищенская церковь и общая атмосфера еще более затхлая, чем в Крыму. К счастью, перевод так и не состоялся.
Архиепископ Лука – в рамках данных ему полномочий – постарался освободиться от чрезмерной опеки уполномоченного СДРПЦ и не стал, к примеру, спрашивать разрешения на выезды по епархии. Ставил товарища Жданова в известность. И все. Да иногда приглашал его присоединиться к поездке. Эти выезды немало способствовали оживлению приходской жизни. После архиерейских богослужений нередко устраивались общие обеды, на которых присутствовали не только миряне, но и местная власть.
Большое значение для архиерея имел кадровый вопрос, возможность решать его в интересах Церкви. В первый год он проводил довольно жесткую линию по отношению к священникам. «Это ставленники епископа Иосафа – плохие пастыри», – говорил он. Многих священников он переместил, многих лишил церковных наград, многих вывел за штат. По оценке уполномоченного, состав духовенства переменился примерно на 80 %. Из 60 человек выбыло 42, из коих только 8 уехали по собственному желанию. Благодаря таким крутым мерам Лука добился того, что духовенство стало активно проповедовать и более внимательно относиться к прихожанам. В результате авторитет клириков у церковного народа вырос.
