Давление на духовенство и родителей по поводу посещения детьми церкви существовало и в поздние советские годы. Но логически оно связано, конечно, с хрущевскими гонениями. Хочется привести одно свое стихотворение, где как раз описываются внутренние переживания советского верующего человека:
«В храм намедни детей носили». —
«Скользко, поди?» – «Потихонечку шли.
Младшего, надо давно, причастили,
с старшим водицы святой испили,
просфорку съели, к кресту подошли». —
«Ох, хорошо! Лишь бы в школе не знали». —
«Знают, вот горе, позавчера
отца к начальству-то вызывали,
говорили, вишь, объясняли,
а то, мол, с работы уйти пора.
И учительница, ах, я не знаю…
детей поставила, давай ругать,
о ин-кви-зиции… не понимаю…
до трех часов ведь… Бог с ней, какая…» —
«Ну что ты, что ты, мать!
Все ничего! Господь спасет,
Пресвятая Дева покровом покроет,
святой Пантелиимон исцеление принесет».
Уполномоченный требует от Луки прекращения всякой благотворительности. Святитель связался с управляющим делами Московской патриархии о. Николаем Колчицким и сообщил, что выплачивает единовременные пособия священнослужителям и их вдовам. О. Николай поддержал архиепископа (17). Но уполномоченный снова вызывает святителя и ставит, как говорится, вопрос ребром: «Я вторично потребовал прекращения Лукой оказания материальной помощи «бедным», как грубое нарушение советских законов, и просил представить мне список лиц, которым выдается разовая помощь… Лука на второе мое требование не отвечает, видимо, снова запрашивает патриарха» (18).
Ушли в Лету те относительно спокойные времена, когда на совещании благочинных можно было обсуждать вопрос о восприемниках при крещении, размышлять о степени их воцерковленности. Теперь на повестку дня ставится сама возможность совершать таинство крещения. Если раньше взрослых крестили только в кладбищенской церкви Симферополя, то теперь Лука отдает указание производить крещение взрослых во всех храмах епархии. «Как установлено сейчас мной, – пишет уполномоченный, – крещение взрослых производится везде по-разному. Одни священники – через погружение, другие, как священник Клаас, через поливание водой. Одни священники, как мазанский, судакский, требуют раздеваться догола, другие, как керченский, оставляют крестящихся в трусиках и рейтузах. Некоторые из священников требуют от взрослых крестящихся знание молитв, другие читают сами и требуют только повторения за ними слов молитвы кумом или кумой.
В 1959 г. необходимо больше поработать со священниками, архиепископом Лукой и его окружением по вопросам прекращения крещения взрослых, добиваясь через беседы, доклады, лекции, печать, радио, индивидуальную работу того, чтобы вообще свести крещение взрослых до минимума или совсем на нет» (19).
По стране одна за другой прокатывались антирелигиозные волны. Религиозная политика становилась все жестче. Руками Московской патриархии власти провели «церковную реформу», суть которой заключалась в отстранении священников от руководства приходами. В одночасье священник превратился в одного из наемных работников, которого в любой момент могли попросить написать заявление об увольнении. Теперь для проведения нужных мероприятий не требовалось даже формального согласия епархиального управления. Достаточно было дать команду исполнительным органам, – и те делали все, что прикажут: и денежки в Фонд мира внесут, и приход закроют.
«В настоящее время исполнительные органы и церковная двадцатка становятся полноправными хозяевами церковных общин. Проходит переоценка (снижение отпускной цены) на свечи, просфоры и др. культовые материалы от 40 до 50 %. Также выносятся постановления исполнительными органами и двадцатками о снижении взносов в епархиальное управление от 30 % и выше. Сокращаются платные певчие, а оставшимся певчим снижается их зарплата от 30 до 50 %. Эта работа уже закончена в 22 общинах из 27 существующих.
Вся эта большая работа проводится по согласованию с гор- райкомами партии, через комиссии содействия уполномоченному Совета».
«В некоторых общинах подбираются более лояльные советской власти верующие. Проведена работа с церковными исполнительными органами и по внесению с текущих счетов церквей некоторых сумм в Фонд мира. Всего 15 540 руб. Никакие сборы на эту цель церкви не проводят, а переводят имеющиеся у них в наличии свободные деньги» (20).
Церковная жизнь угасала. Внук и келейник Луки Николай Сидоренко вспоминает: «В его кабинете висела карта Крыма, где крестиками были помечены все действующие храмы. Горько было снимать эти крестики с карты. Еще помню, как дедушка часто вздыхал: «Всю ночь не спал – думал, как это уполномоченный может распоряжаться, где какому священнику служить?» На каждом шагу чувствовалось, как бесправна наша Церковь».
«Архиепископ Лука, будучи не в силах предотвратить развал епархии, в одной из своих проповедей заявил, что он до крайности удручен тяжелыми церковными делами, в связи с чем намерен уйти за штат», – подтверждает эти настроения святителя чиновник СДРПЦ (21).
«Церковные дела мучительны. Наш уполномоченный, злой враг Христовой Церкви, все больше и больше присваивает себе мои архиерейские права и вмешивается во внутрицерковные дела. Он вконец измучил меня», – напишет архиепископ за год до смерти (22).
В свою очередь уполномоченный рапортует в СДРПЦ: «Лука заявил, как мне стало известно: «Уполномоченный Гуськов злейший враг и ненавистник церкви, и с ним решать церковные вопросы невозможно», и пришел к совершенно неправильному выводу не только не прислушиваться к законному требованию уполномоченного, но и стал поучать священнослужителей решать все вопросы жизни и деятельности общины только с ним и через него, обходя меня. Например: решение облисполкома о закрытии евпаторийской Ильинской церкви, как аварийной, не выполнять, не подчиняться решениям облисполкома о расторжении договора с церковными общинами с. Ново-Александровка, с. Пшеничное и пос. Октябрьский. Не стал последнее время соглашаться ни по одному вопросу, явно игнорируя меня, и потребовал также, чтобы не соглашались с моими рекомендациями и указаниями церковные общины и священнослужители» (23).
Однако долго такой эта ситуация оставаться не могла. Церковная жизнь, даже в усеченном виде, требовала вмешательства архиерея. Поэтому роль посредника стало брать на себя окружение архипастыря.
До последних дней Лука оставался грозой партаппаратчиков и нравственным полюсом церковной власти. Не случайно, что именно к нему приехал секретарь Астраханской епархии от имени целого ряда архиереев с просьбой выразить свой протест Синоду по поводу принятого весной 1961 года постановления, о котором мы упомянули выше.
В принятом по приказу властей постановлении речь шла о коренной ломке всего приходского уклада. Отныне священник переставал быть главой прихода. Храм, его имущество и все права передавались в ведение двадцатки, которую реально назначали районные или городские власти. Двадцатка нанимала священника, сам же пастырь не мог быть членом двадцатки и не имел никакого отношения к управлению храмом. Уполномоченный сообщает: «В мае 1961 г. в Крым приезжал секретарь Астраханской епархии Дашевский с задачей склонить арх. Луку выступить против Постановления Синода от апреля 1961 года о перестройке управления церковью. Дашевский сказал, что он послан к Луке лично епископом Астраханским Павлом, что последний не согласен с этим Постановлением и просит Луку выступить против этого Постановления.
