Подробно описывает чиновник визит в середине декабря 1955 года к настоятелю Казанского собора в Феодосии о. Иоанну Калишевичу. «Церковь находится недалеко от берега моря на возвышенном месте». Службы идут ежедневно, но народу мало, меньше десяти человек. Разговор сначала не клеится. Жена священника предложила чай. Я отказался, сообщает уполномоченный. И Калишевич иронически сказал: «Не бойтесь поповского хлеба. Или поповские хлеб-соль такие, которые нельзя кушать?» Я сел за стол, попросил чашку чаю. На столе появилась селедка, холодная осетрина и две бутылки. В одной из них была водка, настоянная лимоном, вторая бутылка была с красным вином. Калишевич спросил меня, что я буду пить, я сказал, что пить мне нельзя, так как имею двукратный инфаркт. Мой отказ выпить окончательно заморозил Калишевича. Он выпил не более четверти стакана» (51).
Уполномоченный «хотел поговорить с Калишевичем о том, как посещается церковь, каково отношение с местными властями, но, встретив нежелание вести разговор, уехал» (52). Эта закрытость о. Иоанна немедленно ударила по его карману. «Был в налоговом отделе, где сообщил, что обложение Калишевича в 1700 руб. понижать не следует, так как доходы его при ежедневной службе в соборе значительно выше», – пишет в отчете чиновник СДРПЦ (53). Он сообщает в СДРПЦ, что «удалось установить с некоторыми священниками непринужденные доверительные отношения… Через этих священников я уже могу получать правдивую информацию» (54).
Совсем не сотрудничать с представителями власти было невозможно, и, например, во время приезда иностранных делегаций все «задействованные» в приеме высоких гостей клирики информировали чиновника СДРПЦ о деталях приема и имевших быть место разговоров.
Другое дело, когда речь шла о сотрудничестве в контексте расшатывания церковного корабля. Взять хотя бы такой случай. Настоятель севастопольского Покровского собора благочинный Димитрий Романовский имел юридическое образование и консультировал Луку по всем вопросам. «Например, Лука посоветовался с ним, как можно по существующим положениям возвратить общине церковь в Алупке. Об этом сейчас же Романовский известил меня. Я посоветовал Романовскому, чтобы он рекомендовал Луке, поскольку это благочиние Романовского, выехать на место и дать свое заключение, что Романовский умело и сделал. Лука не только не получил церковь, а наоборот вынужден был дать указание временно прекратить богослужение из-за аварийности помещения…
Причем Романовский, по моему совету, убедил Луку, что конкретный виновник такого состояния молитвенного дома настоятель Соболев. На Соболева Лука наложил взыскание.
Романовский своевременно мне сообщил, что Мосиенко выступает с проповедями, клеймящими Дулумана как богоотступника и призывал верующих не читать его статей. Мной меры были немедленно, через епархию приняты, и Мосиенко был наказан Лукой» (55).
Скандально известный выпускник Московской духовной академии Евграф Дулуман (1928–2013), ставший на позиции агрессивного безбожия, ездил по стране с атеистическими лекциями. (К слову, и в постсоветской Украине он принимал участие в диспутах верующих с атеистами и совсем не стеснялся того, что во время оно активно участвовал в травле верующих). Но, по существующим законам, священники не могли опровергать его измышления даже в храме: это расценивалось как религиозная пропаганда. В храмах можно было только «отправлять культ». Поэтому архиепископу Луке, пусть и формально, пришлось наказать о. Алексея Мосиенко.
«Не все священники умеют хранить тайну, и когда к ним хорошо относишься, некоторые из них бахвалятся, что они с уполномоченным живут панибратски и он с ними считается и к их голосу прислушивается. Такие заявления, как мне известно, делают Семенюк, Кухарчук и Мороз», – жалуется чиновник СДРПЦ на дефекты своей работы (56).
На первый взгляд иудин грех, на который провоцировал верующих представитель власти, совершило немало священников. И в то же время, даже оступаясь, священники помнили об интересах Церкви. Нередко им приходилось выбирать из двух зол меньшее. То, что это было именно так, свидетельствуют случайно зафиксированные фразы или более поздние поступки «стукача». Скажем, настоятель кафедрального собора о. Макарий Коломиец активно сотрудничал с уполномоченным, регулярно предоставляя ему информацию о мелочах приходской жизни: столько-то совершено треб, такие-то разговоры идут среди клирошан, во дворе храма такие-то верующие говорят о том-то. «Через настоятеля Коломийца добился того, что сейчас детей ни в хоре, ни в прислужниках нет», – читаем мы в одном из отчетов (57). В таком свете, наверное, о. Макарий и остался бы в глазах исследователя, если бы в документах не отложился рассказ о том, как священник вылетел за штат, отстаивая интересы Церкви. В 1961-м власти пытались закрыть духовные образовательные учреждения и чинили всяческие препоны молодым людям, стремившимся туда поступить. О. Макарий, несмотря на партийные установки, пишет необходимое для поступления рекомендательное письмо 18-летнему Борису Калинкину. «Выдача Коломийцем хорошей характеристики Калинкину была осуждена даже бывшим епископом (т. е. Лукой), который объявил Коломийцу строгий выговор (видимо, для того, чтобы не сняли с регистрации. – Б. К.). На это Коломиец среагировал следующим образом: «Я священник, и мой долг помогать церкви и лицам, желающим работать в пользу церкви, и правильно поступил, выдав хорошему верующему юноше Калинкину характеристику для поступления в семинарию. И если еще будет такой случай, я еще выдам такой документ».
Выезду Калинкина в семинарию воспрепятствовали через Облвоенкомат. Коломиец будет снят с регистрации» (58).
Видимо, далеко не обо всех подробностях приходской жизни докладывал уполномоченному отец настоятель. И не только он.
Документы редко дают нам основания судить о выборе человека «на глубине»: слишком многое остается за кадром, слишком запутана игра, и правила ее до конца не ясны. Поэтому, говоря о сотрудничестве духовенства с властью, мы не ставим себя в позу прокурора. Но что было, то было.
Определенная часть доносов одних священников на других была связана с внутрицеховой разборкой между русским и украинским духовенством, точнее, теми пресвитерами, которые прибыли из западных областей Украины. Скажем, настоятель кафедрального собора о. Макарий Коломиец жаловался чиновнику СДРПЦ на «западников» о. Владимира Довбенко и о. Виталия Карвовского, которые травят «честных верующих». А о. Владимир Довбенко приходил жаловаться на настоятеля, который «вовлекает прислуживать школьников» (59).
Борьба между украинской и русской частями духовенства возникла в начале 1950-х годов, когда из Западной Украины прибыло 10 клириков (9 священников и 1 дьякон). Вскоре это число выросло до 12 (60). Все они «являются между собой если не родственниками, то очень близкими знакомыми по прежней службе. Архиепископ Лука этим священникам, да и вообще прибывшим из западных областей делает предпочтение по отношению к старым местным священникам. Предоставляет им лучшие приходы, и главным образом в городах, якобы по той причине, что они имеют духовное образование (оканчивали семинарии)» (61).
Вскоре глухой ропот пошел по епархии. Свт. Луке в известной мере приходилось считаться с мнением местного духовенства. Тем более что СДРПЦ тишайше просит не приглашать подозрительных личностей (к коим относились все «западенцы») в приграничную область (62).
