С другой стороны, работа уполномоченного напоминает деяния обер-прокурора, переодетого в атеистические одежды. Есть скрытый комизм в требованиях чиновников СДРПЦ строго соблюдать сложившиеся веками обряды и ничего не менять в порядке проведения богослужения.
Для замены неугодных священников уполномоченные порой прибегали к помощи своих ставленников среди прихожан, которые сигнализировали наверх, что отец такой-то отступает от православной традиции. Так, к примеру, был убран из Ялты о. Михаил Семенюк. В письмах прихожан на имя архиепископа говорилось, что о. Михаил ведет службу по католическим правилам, крещение производит не в купели, читает непонятные проповеди. Луке хочется оставить ревностного священника на месте. Но уполномоченный мягко объясняет, почему батюшку все-таки следует убрать: «Вы знаете, что Ялта у нас является воротами на Запад. В Ялту приезжают интуристы из ряда стран. Многие из них посещают церкви, особенно Ялтинский собор. Священник Семенюк находится в переписке с жителями Парижа и Америки… Я думаю и уверен, что и вы являетесь патриотом нашей Родины и заинтересованы, чтобы в ялтинские ворота с Запада не просочились сведения на руку нашим врагам» (4).
За праздничным столом у архиепископа уполномоченного неизменно сажали по правую от него руку, а слева обычно сидел духовник епархии архимандрит Тихон (Богославец). Так власть светская и духовная символически соединялась в неформальной обстановке. Луке хотелось, чтобы это единение росло: он, вероятно, немного тосковал о «симфонии», о дореволюционных церковных порядках. К тому же поводы для такого роста были. Так, уполномоченные активно боролись с религиозным подпольем. Они не только информировали органы госбезопасности и милицию о деятельности незарегистрированных священников, но и сами проводили «профилактические беседы». Лука всячески поддерживал их в этой деятельности и неоднократно прибегал к административному ресурсу для устранения с «канонической территории» «раскольников».
Например, архиепископ сообщил о нелегальных богослужениях в Бахчисарайском районе иосифлянского иеромонаха Ипполита (Верютина). И уполномоченный вызвал к себе 80-летнего старца для разговора (5).
Сотрудничество Крымской епархии и чиновника СДРПЦ иногда выходило за рамки существовавших правил игры. И Карпов одергивал своего представителя: «Вами направляются в епархиальное управление жалобы внутрицерковного характера, этого делать не следует, этим вы оказываете помощь епископу» (6).
По просьбе Луки уполномоченный иногда помогал разруливать трудные ситуации в общинах. Например, он помог священнику Марковскому в 1957 году ликвидировать «бунт» (излюбленное словечко архипастыря) в Джанкое. Но все-таки чаще чиновник СДРПЦ действовал не в интересах церковного собрания. Так, с началом хрущевских гонений он занялся конструированием религиозных общин, регистрируя одних членов и выводя из структуры других, «фанатиков». И даже обращался к работникам КГБ с просьбой поддержать вражду между священниками и церковным советом в Ялте. «Считая себя прежде всего коммунистом, я обязан всемерно содействовать партийным организациям так, чтобы они чувствовали мою помощь, и это, как мне кажется, сделать удалось», – писал чиновник СДРПЦ в 1959 году. В другом месте в связи с начавшейся в кафедральном Троицком соборе склокой он утверждал: «Мы, в интересах нашего общего дела, заинтересованы не тушить эту развернувшуюся сейчас серьезную борьбу группировок в церкви, а всемерно способствовать ее росту и показывать верующим истинное лицо церкви, и в частности кафедрального собора как ведущей церкви, возглавляемой непосредственно архиепископом Лукой» (7). «Симфония» уже не работала.
Инквизиторские функции уполномоченных были достаточно широки. Нередко они принимали решения о дальнейшей судьбе человека, и с их подачи чиновничий аппарат портил людям немало крови.
Скажем, учителю Иосифу Квитко, принимавшему деятельное участие в приглашении кантора в иудейскую общину. Квитко, по мнению чиновника СДРК, «к работе учителя относится очень несерьезно, не учит, а калечит детей». Квитко «ушли» из школы. Однако в начале 1952 года «без ведома Симферопольского гороно директор школы № 14 тов. Воронина устроила Квитко преподавателем математики». «Считаю, – пишет уполномоченный, – что тов. Воронина к подбору и изучению кадров относится не по партийному» (8). Вскоре опальный учитель женился и решил перебраться к молодой жене из Севастополя в Джанкой. Но не тут-то было. Облоно решило «не отпускать Квитко из школы» (9). В Джанкое действовала нелегальная община иудеев, и, вероятно, именно это стало причиной такого решения.
Психологически уполномоченный ощущал себя на боевом посту. Он играл роль положительного героя, которому поручена трудная и ответственная партийная работа. Вот, допустим, как видел себя Жданов: «Архиепископу Луке очень бы хотелось иметь Уполномоченного такого, который бы был верующим, склонял перед ним голову, целовал руки и называл «Ваше высокопреосвященство»; позволял бы ему нарушать постановления правительства, относящиеся к церкви, и указания Совета, давал бы ему возможность как можно глубже распространять суеверия в массах, а поскольку Уполномоченный Совета Жданов ему и духовенству этого делать не позволяет, отсюда бесконечные его рапорты и жалобы Патриарху на Уполномоченного Жданова» (10).
Чиновник играл роль положительного героя даже тогда, когда оказывался в шкуре Смердякова. Партийные установки для него были превыше всего, и он при случае не забывал подчеркнуть это: «Старообрядческую церковь возглавляет псаломщик, пьяница, ругается нецензурными словами, авторитета не имеет, но верующим заменить его некем, так как от замены Уполномоченный воздерживается» (11).
Впрочем, иногда Смердяков отступал, уходил в тень, и тогда можно было различить некое шевеление совести, выраженное, скажем, таким образом: «Излишне было заверять Луку в том, что «все зависящее от меня в смысле взаимоотношений я постараюсь сделать», зная о том, что его законные просьбы не всегда могут удовлетворяться» (12).
Однако это шевеление совести – явление редкое. Уполномоченный, как реальный начальник, всегда прав. Даже когда всеми правдами и неправдами закрывает церкви и одновременно в разговоре с церковным руководством отрицает работу в этом направлении. Даже когда ломает сложившиеся правила игры и выдвигает все новые и новые требования: «Поставлен был мной вопрос перед Лукой и о прекращении благотворительности со стороны епархии и отдельных церквей т. н. «бедным» и особенно школьникам. Я рассматривал, и впредь буду рассматривать разовую помощь и разовую оплату детям за услугу в церкви, как подачку, как подкуп, как благотворительность, которая материально им не помогает, а калечит людей, особенно молодежь. Однако Лука со мной не согласился…» (13).
Положительному герою иногда приходилось не только командовать, но и приспосабливаться к «нуждам текущего момента». Что порождало иногда трудные психологические ситуации.
«Прошу Вас разъяснить о нижеследующем. Когда присутствуешь на молитвенном собрании и верующие встают на колени или поют стоя, то мне как уполномоченному нужно или нет тоже стоять, и стоять на коленях, пока они молятся.
До меня уполномоченный и я, придя на молитвенное собрание, садился и сидел тихо, ни с кем не разговаривал и в их дела не вмешивался. А вот приехал из Киева ст. инспектор Уполномоченного Совета по УССР тов. Минчук М.М. и, находясь со мной на молитвенных собраниях, все время вставал, когда верующие молились стоя или на коленях.
