Он сделал мне замечание, что я этого не делаю, и сказал, что при богослужении уполномоченный, чтобы не оскорблять чувства верующих и войти к ним в доверие, обязан приспособляться. Якобы это установка нового руководства и все уполномоченные по УССР это делают.
Я с такой установкой не согласен. Меня Партия не учила приспособляться. И мы, коммунисты, сидя на молитвенном собрании и не нарушая процесса собрания, не оскорбляем чувства верующих». Этот вопрос ответственного работника к московскому начальству свидетельствует о том дискомфорте, который иногда случалось пережить чиновникам (14).
Чиновники СДРПЦ походили друг на друга, как капли воды. Но все же между ними была некоторая разница в стиле руководства, в подходах к решению поставленных задач и даже в эстетике. «Молитва пелась с такими вариациями, которые раньше я не слыхал (в молодости)», – читаем мы в докладе Андрея Степановича Яранцева, сменившего на посту Жданова. У других чиновников такого рода замечаний мы не находим (15). В должности уполномоченных СДРПЦ в Крыму последовательно состояли Я.И. Жданов (1945–1955), А.С. Яранцев (1955–1957), А.С. Гуськов (1957–1961).
Уполномоченные СДРПЦ и СДРК в зависимости от политической ситуации писали разные отчеты. Достаточно подробные в 40–50-е годы, сухие, предельно сжатые – с началом хрущевских гонений. Первоначально отчеты чиновника СДРПЦ адресовались лишь Г.Г. Карпову. Но постепенно круг начальствующих лиц расширялся: с 1949 года отчеты направлялись еще и секретарю Крымского обкома Коммунистической партии, с конца 1952-го – председателю Крымского облисполкома, а с 1954 года, после передачи Крымской области из состава РСФСР в состав УССР, – еще и уполномоченному СДРПЦ по Украинской ССР. Все информационные отчеты снабжены грифом «секретно».
Любопытен синтаксис этих посланий. Слово «Архиепископ» неизменно пишется с большой буквы. Повышения удостаиваются «государственные» слова и слоганы, вроде «Советская власть», «Правительство», «Облисполком» и даже «Моторнорыболовная станция». Зато неизменно с маленькой буквы идут «бог», «христос», «богородица», как и названия церковных праздников. Возможно, поэтому в «Журнале Московской патриархии», как бы в пику уполномоченным, многие слова, которые раньше писались с маленькой буквы, начинаются печататься с буквы большой.
Слова-государственники бодро шествуют из одного отчета в другой и удостаиваются повышения даже в таком контексте: «Руководителем пятидесятников области был гр. Вощило Кирилл, к которому приезжали его братья по духу за Советом» (16).
XI. Два патриотизма
По своим представлениям архиепископ Лука был близок к народническому миропониманию. Уполномоченные СДРПЦ не раз характеризовали его в своих отчетах как монархиста. Но эта характеристика скорее свидетельствовала об узости кругозора кураторов за религией, чем о действительном положении дел.
Мир, в котором жили советские официальные власти, был поделен на две части – ту, в которой кипели классовые бои, бушевали националистические страсти и вообще происходило множество всяческих безобразий, и ту, где строили коммунизм, где все любили СССР как свое Отечество, а нарушители, посягающие на братскую семью народов, выполняли задания акул мирового империализма.
Религия, как атрибут старого мира, учитывалась в играх политтехнологов на международной арене. Но в СССР она решительно была выведена за рамки общественного сознания и рассматривалась исключительно в качестве пережитка прошлого. Лука не был западником-либералом, не был коммунистом. Оставалось записать его в реакционеры, мечтающие о возвращении царизма. Так поступали и в отношении других архиереев, не желавших плясать под дудку государственных чиновников. Настоящими патриотами, достойными гражданами в глазах партаппаратчиков считались только те, кто беспрекословно выполнял волю руководства страны. В апреле 1947 года управление агитации и пропаганды ЦК ВКП (б) разработало «План мероприятий по пропаганде среди населения идей советского патриотизма». Развернулась масштабная кампания по замене традиционных патриотических представлений мифологемами, связанными с преданностью компартии. Подавляющее большинство верующих стояло на позициях естественного патриотизма. Этот патриотизм был связан не только с местом проживания, но и с иерархией ценностей. Вера определяла смысл жизни, она помогала человеку очертить круг ответственности – в отношении себя, своей семьи и Родины. Не случайно, что слово «православный» в дореволюционной России в определенной степени являлось синонимом слова «русский», напоминало о национальной идентичности. При этом огромное значение имели правильно расставленные акценты. Верующий следует за Христом, и это главное, и на этом пути обретает братьев и сестер, семью, Родину.
В этой связи любопытно высказывание современника Гоголя писателя Михаила Загоскина: «Нет, любовь к отечеству не земное чувство! Оно слабый, но верный отголосок непреодолимой любви к тому безвестному отечеству, о котором, не постигая сами тоски своей, мы скорбим и тоскуем почти со дня рождения нашего!» (1).
Ранние христиане чувствовали себя гражданами небес, хотя не были космополитами. Они подражали Христу, плакавшему об Иерусалиме. Интересно, что не был космополитом и английский публицист Сэмюель Джонсон (1709–1784), которому принадлежит высказывание: «Патриотизм – это последнее прибежище негодяев». Просто Джонсону претили идеологические спекуляции на патриотические темы.
Возрождение патриотизма в годы Великой Отечественной войны шло рука об руку с возрождением веры, с религиозным подъемом. О патриотической деятельности духовенства в военные и послевоенные годы хорошо известно. Сотни священнослужителей, включая тех, кому удалось вернуться к 1941 году на свободу, отбыв «срока огромные», были призваны в ряды действующей армии. Другие, как святитель Лука, работали в тылу. Немало священнослужителей трудились в госпиталях, которые были устроены в действующих монастырях. 14 октября 1941 года прозвучал призыв митрополита Сергия «трудами и пожертвованиями содействовать нашим доблестным защитникам». Важно, как отмечает историк Михаил Шкаровский, что в своем обращении митрополит Сергий ни разу не упомянул СССР и его правительство. И верующие, по примеру своих предков, понесли не только деньги, но и вещи, обувь, полотенца, шерсть, медикаменты. На церковные средства создается танковая колонна «Дмитрий Донской», пожертвования на которую поступали даже с оккупированных территорий (2). Интересно, что Тамбовская епархия, руководимая архиепископом Лукой, перечислила более 250 тыс. руб. на строительство упомянутой выше танковой колонны и авиаэскадрильи имени Александра Невского. В общей же сложности за неполные два года было перечислено около миллиона рублей. Духовенство и миряне активно занимаются сборами в фонд обороны. По данным Московской патриархии, к лету 1945 года было собрано более 300 млн рублей, не считая драгоценностей, вещей и продуктов.
Все эти факты хорошо известны. Но есть, при рассмотрении темы церковного патриотизма, и другая сторона медали.
Церковь готовилась к любому повороту событий. И при другом сценарии Второй мировой войны вместо Сергия (Страгородского) на Московской кафедре мог оказался другой иерарх – Сергий (Воскресенский), скажем, сидевший при немцах на Рижской кафедре. Полковые священники Русской освободительной армии окормляли бы пленных красноармейцев. А Псковская миссия, успешно действовавшая на оккупированной территории, возможно, распространила бы свою деятельность на другие регионы.
