Лука стремится повернуть общественное сознание от классового подхода к общечеловеческому, вывести борьбу за мир за скобки идеологии. В то же время он говорит о том, что верующие никогда не пойдут по пути атеистов.
Вскоре преосвященный получает из «ЖМП» ответ. Первая статья полностью переформатирована, переписана, и редакция просит его согласие на публикацию в таком виде. О второй статье говорится крайне неопределенно. Мол, она изучается, и вопрос о ее публикации будет решен особо. Лука дает согласие на публикацию в новой редакции с одним условием: вторая статья тоже должна увидеть свет. Но она так и не была напечатана.
Публикация в центральном журнале, пускай и церковном, способствовала укреплению авторитета архиепископа в глазах региональной власти. В то же время он понес определенные репутационные потери в церковном сообществе. Об этом свидетельствуют «Записные книжки» катакомбного епископа Варнавы (Беляева) (1887–1963). В дневнике проживавшего на покое в Киеве «дяди Коли», как его называли близкие, немало язвительных мест по поводу миротворческих усилий Московской патриархии: «Сейчас пропагандируют мир, и даже Московская патриархия ввязалась в эту кампанию. Но иное есть мир Христов, а иное мир в шайке разбойников». Без лишних комментариев выписывает он слова патриарха Алексия I на IV Всесоюзной конференции сторонников мира. Призыв патриарха «не только продолжить, но и углубить и усилить дело борьбы за мир» («Правда», 04.12.1952).
Не прошла мимо его внимания и «жээмпэшная» публикация Войно-Ясенецкого. Варнава отмечает, что она вся состоит из новояза, переполнена выражениями из коммунистических газет. «Нельзя повернуть колесо истории вспять», «поджигатели войны», «желание новых военных прибылей и стремление США к экономической и политической власти над всем миром». «Как это относится к началу личного спасения и к Христову миру во Святом Духе?» – спрашивает он. А по поводу слогана «фашистское греческое правительство» говорит, что для архиерея оно должно быть братским, православным, поскольку стоит на страже церковных интересов.
Теперь мы знаем, что текст святителя был сильно искорежен цензурой. Но как бы там ни было, катакомбному архиерею (да и не только ему) было странно читать: «Если люди находят в коммунизме правду, то бессмысленно надеяться и на атомные бомбы. Позвольте, господа, разрешите пройти». Последние слова даны по-французски. «Чтобы никто не понял, – саркастически замечает епископ Варнава, – а то и деревенские старушки бы возмутились» (7).
Варнаву не устраивает компромиссная позиция Луки, вполне, на его взгляд, приспособившегося к ложной конструкции. Хотя он видит в нем масштабную личность. Страницей выше с восхищением пишет, что Лука выступал перед медицинскими работниками в рясе и «ученая публика удивлялась этому несоответствию».
«Когда я был в гонениях и странствиях, перемещаясь по своей и чужой воле с Волги в Среднюю Азию, потом в Москву и оттуда в Сибирь и еще кой-куда, то случалось мне сталкиваться с его почитателями и почитательницами, – с легкой долей иронии говорит Варнава. – Они показывали его карточки – в домашнем кабинете, в архиерейском облачении».
Ирония Варнавы связана с тем, что Лука «был ориентации митрополита Сергия, в последний период его правления». Варнава считал, что нельзя идти на союз с безбожниками. И уж тем более подавать им помощь в виде церковных таинств. Поэтому он с неодобрением пересказывает легенду, воспринимаемую им как реальность, что Лука по приглашению умирающего М.И. Калинина посетил его, исповедовал, соборовал и причастил.
Епископ Варнава считал, что коммунисты стремятся любой ценой уничтожить все, что лежит в другом измерении. Святитель Лука надеялся на сохранение веры и при коммунизме. Оба они были патриотами своей родины, России. Но патриотизм Луки включал в себя некоторые советские мифы и понимание того, что мир действительно находится на грани войны. Что лагерь капитализма имеет военное превосходство и может в любой момент развязать войну. «Борьба за мир» имела, в глазах Луки, кроме попытки экспансии, и оборонительный характер.
В то время как Варнава смотрел на происходящее глазами советских политзаключенных, гнивших в бараках ГУЛАГа.
Об их взглядах писал Александр Солженицын «В круге первом». Полуслепой, отбывающий свою «десятку» дворник Спиридон размышляет:
«Если бы мне сказали сейчас: вот летит такой самолет, на ем бомба атомная. Хочешь, тебя тут как собаку похоронит и семью твою и еще мильен людей, но с вами – Отца Усатого и все заведение их с корнем, чтоб не было больше, чтоб не страдал народ по лагерям, по колхозам, по лесхозам? Я, поверишь? Нет больше терпежу! терпежу не осталось! Я бы сказал: а ну, ну! кидай, рушь!!» (8).
Если брать эсхатологическую перспективу, то взгляд на будущее у святителя Луки более мрачный, чем у епископа Варнавы. Ведь победа сталинизма неизбежна. И в то же время он не такой категоричный, как в религиозном подполье. «Борьба за мир» имеет и конкретную значимость: мир ценен сам по себе. Пускай он искажен, испорчен идеологией, но это реальная жизнь, в которой человек может духовно возрастать, спасаться.
При этом не будем забывать, что святитель занимал ответственную церковную должность – руководил Крымской епархией – и вынужден был хотя бы отчасти «отрабатывать» идеологию.
Советское руководство было заинтересовано в международных акциях Московской патриархии. В 1949 году родился контролируемый СССР Комитет защиты мира, в работе которого активное участие принимал митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич).
В СССР зачастили многочисленные миротворческие делегации. Некоторые из них после приема в Белокаменной приезжали во всесоюзную здравницу – отдохнуть, пообщаться с «низами». Среди религиозных деятелей, посетивших полуостров в составе официальных делегаций, – представители православных и протестантских церквей. Если учесть, что в Крым ежегодно приезжали на отдых десятки тысяч зарубежных гостей, можно смело утверждать, что курортные города стали перекрестком разных религий.
Прием делегаций имел положительные и отрицательные аспекты. С одной стороны, Крымская епархия укрепляла свой авторитет. С другой – у власти появились дополнительные поводы вторгаться в жизнь религиозных обществ. К тому же миротворческая риторика не могла не поселить в сердцах людей тоску партийных собраний.
В 1956 году уполномоченный предложил Луке подобрать священников. Священников патриотичных и культурных, «чтобы они смогли правильно ответить на вопросы иностранцев, иногда вопросы каверзные», «чтобы они по своей малограмотности не наговорили таких «истин», которые со смаком могут помещать иностранные газеты» (9).
Лука подобрал 13 человек, а в сельские храмы, находящиеся на пути следования иностранцев, направил письмо: «Вполне возможно, что в Крым будут приезжать иностранные делегации. Я считаю необходимым предупредить вас, что в разговоре с этими иностранными представителями надо быть очень осторожными и опасаться наговорить им того, что может послужить во вред нашей Родине и Советскому правительству» (10).
Через год чекисты уже сами решали, кому можно, а кому нельзя общаться с иностранцами. СДРПЦ дал указание своему представителю: «По вопросу подбора священников в Ялтинский собор и в другие церкви, которые чаще всего посещаются иностранцами, вам необходимо связаться с областным управлением КГБ и добиваться через Луку назначения туда тех священников, которые будут рекомендованы органами» (11).
