Заботу о памятниках архитектуры Лука проявил уже в первые годы своего пребывания в Крыму. Епархиальное управление выделяло специальные средства на ремонт старинных храмов. Архиепископ пытался привлечь общественное внимание к ситуации вокруг церковного культурного достояния. Так, после посещения своей малой родины, Керчи, он говорит о бедственном состоянии Иоанно-Предтеченской церкви (VIII век). Стараясь не разрушить хрупкие отношения мира с уполномоченным, он спрашивает его: «Ничего не будет неправильного, если лично он напишет в Москву в Комитет по делам архитектуры с тем, чтобы были приняты меры к охране этой церкви как древнего исторического христианского памятника архитектуры?» На что чиновник ответил, что ничего плохого не будет.
30 апреля 1947 года Лука снова говорит уполномоченному об этом храме: «Это здание является одним из самых древних христианских памятников, которое находится в ведении Комитета по делам архитектуры». Со стороны Комитета «никаких мер к его охране и сохранению не предпринимается, и, чтобы его сохранить как древний христианский памятник, он считает целесообразным передать его в пользование верующим для богослужебных целей». Лука писал по этому вопросу в СДРПЦ и в Комитет по делам архитектуры, но на свои письма никаких ответов не получил (11).
В послевоенное время церковная культура оставалась на периферии. Власти ревниво следили за тем, чтобы светские праздники не имели никакой конкуренции с праздниками церковными. Поэтому колокольный звон на 1 мая и 7 ноября был «не рекомендован», богослужения передвигали на неудобное время, а традиционный новогодний молебен и запрещенное хождение верующих с колядками противопоставляли «культурному» празднованию атеистов.
В 1961 году, в разгар хрущевских гонений, в Крыму был «утвержден к снятию с учета список бывших церковных зданий в количестве 23, числящихся археологическими и историческими памятниками, так как эти сооружения не имеют ни археологической, ни исторической ценности» (12).
Увы, возможности сохранения памятников старины в послевоенные годы были невелики не только у церкви, но и у музеев. И любой идеологический поворот мог привести к утрате значительного числа памятников истории и культуры.
Но и в этих условиях Лука постоянно ориентировал верующих на творчество: «Искусные в иконописании да примутся за изображение ликов Христа и Его Пречистой Матери, ликов великих угодников Божиих и славных событий Священной истории. Могущие созидать иконостасы и утварь церковную, да явят свое художество и усердие. Имеющие ткани для облачений священнических, пригодные, хотя бы и самые простые, да принесут их в дар Церкви, а умудренные в шитье да сошьют ризы и стихари, покровы на престолы и аналои, воздухи и покровцы на священные сосуды, завесы для царских врат. Певцы и певицы да составят хоры церковные, от чистого благочестия принося искусство свое на службу Богу» (13).
XXIV. Лука и Альберт Швейцер
Интересно сравнить биографию крымского архиерея, представителя восточного христианства, с жизненным путем Альберта Швейцера, представителя христианства западного, человека, жившего в одно время с Лукой и отдавшего большую часть своей жизни лечению больных в Африке.
Знаменитый врач оказал сильное влияние на мировую общественность, а его этический принцип «благоговения перед жизнью» стал ориентиром для многих людей. В Советском Союзе Швейцер оказался в числе дозволенных современных мыслителей и его широко издавали. Его способ рассуждать, его посылы, проблематика, целожизненная установка оказались в фокусе внимания заинтересованного читателя. Благодаря Швейцеру российские интеллигенты расширили зону правды о жизни за железным занавесом и подняли общую планку публичного разговора о метафизике.
В этом разговоре самым интересным было то, что поворачивало людей к ценностной вертикали. Мысли Швейцера оказались созвучны размышлениям, звучащим на советских кухнях и в библиотечных курилках. Многие интеллигенты не ходили в храмы, не рвались на баррикады и жили тихо, не высовываясь. В то же время они пытались найти смысл своего существования.
Стремление Швейцера жить незаметно, как трава растет, совпало с их интенциями. Со временем их желания и надежды обрели чеканную формулу, высказанную в одном из стихотворений Иваном Ахметьевым: «Не наше дело разрушать бетонные стены, наше дело расти».
Швейцер стал властителем дум после Второй мировой, но и раньше, еще до Великой войны его имя было хорошо известно. Но не как врача, а как теолога и музыковеда.
Он родился в 1875 году, то есть на два года раньше Войно-Ясенецкого, в семье немецкого пастора Людвига Швейцера в Верхнем Эльзасе, в то время принадлежащего Германии; ныне это территория Франции. Семья обосновалась в небольшом городке Гюнсбахе, где, как пишет Швейцер, он вместе со своими тремя сестрами и братом счастливо провел юношеские годы. Жили они скромно, можно даже сказать бедно. Альберт окончил гимназию, затем Страсбургский университет, где занимался теологией и философией.
Интересно, что, как и Войно-Ясенецкий, он живо интересовался творчеством Льва Толстого. Но в отличие от Луки не испытал разочарования в религиозных исканиях графа. Швейцер в своем внутреннем развитии сам движется в русле идей писателя. И для него центром Евангелия становится не весть о воскресении, а нравственная проповедь человека Иисуса.
Он пишет ряд богословских работ, в которых показывает, что апостолы каждый по-своему наслаивали свои представления об идеальной личности на личность Христа. Вера первых христиан в то, что Бог воскресил Сына человеческого, не становится для ученого путеводной звездой. Его мысль остается в рамках модного тогда психологизма. Он ищет исторического Иисуса.
Впрочем, либеральные умонастроения не помешали Альберту в 1900 году защитить диссертацию по теологии. Годом раньше в Сорбонне он защищает философскую диссертацию по Канту.
В нулевые годы Швейцер уделяет большое внимание музыке. Берет уроки игры на рояле и органе, занимается теорией. В 1902–1904 гг. работает над книгой «И.С. Бах, композитор-поэт». Пишет книгу «Немецкое и французское строительство органов и искусство игры на органе». Вскоре Швейцер начинает концертировать, активно участвует в музыкальной жизни Европы. По его инициативе в Страсбурге начинаются ежегодные концерты в день смерти Баха.
Некоторое время он служит помощником пастора в церкви Св. Николая в Страсбурге, а затем здесь же возглавляет семинарию Св. Фомы.
Казалось бы, жизнь Швейцера вполне устроена: у него престижное место, его труды востребованы, он входит в культурную элиту. Но внутренний голос говорит ему, что главный выбор еще не сделан и все происходящее – только прелюдия к основной части. И вот однажды он принимает кардинальное решение. Произошло это так. Осенью 1904 года Альберт увидел на своем столе среди почты зеленую брошюру ежегодного отчета Парижского миссионерского общества. Откладывая ее в сторону, чтобы приступить к работе, он вдруг задержался взглядом на статье «В чем испытывает острую нужду миссия в Конго?» и стал читать. В ней содержалась жалоба на нехватку людей с медицинским образованием для миссионерской работы в Габоне, северной провинции Конго, и призыв о помощи. «Закончив чтение, – вспоминает Швейцер, – я спокойно принялся за работу. Поиски завершились».
