Гусева подняла на Ваську покрасневшие глаза.
– Какую Марину? – пропыхтела она.
Васька попятился.
Нет, этого не может быть. Так быстро? Он же видел Маринку только что, она торчала в изоляторе. Он еще хотел спросить ее, что за байки она рассказывала Лене.
В изоляторе! А там барабанщица и Коля!
Значит, тех малышей, что играли в настольный теннис, теперь тоже нет. Только бы кто-нибудь остался до вечера!
Васька легкой рысцой побежал вокруг лагеря. Серега никак не находился.
Около корпуса Васька натолкнулся на Наташу.
– Глебов, – строго начала она, – тебе, кажется, велели не уходить от отряда. Где ты весь день носишься? Мы собираемся в столовую. Встань в строй.
Васька посмотрел туда, куда показывала вожатая. От отряда осталась маленькая горсточка. Щукина среди них не было.
– Я сейчас, только Серегу найду, – под нос пробормотал он и зажмурился. Если Наташка начнет спрашивать, кто это такой…
Но Наташа спросила не о том:
– Максим знает, что ты бегаешь по лагерю один?
– Да, – у Васьки с души камень свалился, – он меня отпустил.
– Чтобы через пять минут оба были в столовой.
Васька побежал к центральным воротам – Щукин вполне мог сидеть здесь в засаде около домика дворника. Но приятеля и там не оказалось, а вот дворник был. С веником в руках он стоял на крылечке. Под его ногами лежала кучка странных белесых осколков. Увидев Глебова, дворник выпрямился. Казалось, его глаза сейчас пробуравят мальчика насквозь.
– Оставьте ее в покое! – взвизгнул он. – Что она вам сделала?
Дворник топнул ногой, кучка мусора развалилась, и среди осколков Глебов рассмотрел маленькие головки, ручки, ножки. Видимо, когда-то все это было статуэтками.
– Убирайтесь! Уйдите! – дворник потряс над головой веником.
Васька попятился, развернулся, краем глаза заметив, что в темной зелени около ворот что-то белеется. Статуя! Разобранная!
Он бросился к кустам.
– Стоишь? – зло выкрикнул он. – Охраняешь? Что же ты? Они сейчас всех перебьют, а ты так и будешь здесь стоять?
Барабанщица даже не шевельнулась, расколотые белые глаза не ожили, крепко сжатые губы остались неподвижны.
– Как ты можешь? – Глебов готов был с кулаками наброситься на каменное изваяние, вновь разбить то, что уже было однажды разбито. – Не смей молчать! Сделай что-нибудь! – Он стукнул по выпирающему барабану, и тот легко оторвался от живота статуи, стукнулся о постамент с надписью о Воване и раскололся. Вслед за ним посыпались мелкие камешки, потом крупные куски, полетела меловая крошка – статуя начала разваливаться. Сначала наклонилась вперед голова, мгновение повисела в таком положении, как бы раздумывая, падать или нет, но все же скатилась, цокнула об острый край и рассыпалась. За ней оторвались руки, обрушилось тело, просел постамент. Арматура, как будто она была из пластилина, стала изгибаться, сворачиваться, складываться. Через минуту у ног Глебова возвышалась бесформенная груда камней и железа.
Затрещали кусты. К нему с веником в руке пробирался дворник.
– Хулиган! – рявкнул он. – Варвар! Что ты творишь! Это же Таня!
– Да какая это Таня? – разозлился Васька. – Это просто камни.
В глазах дворника появилось что-то нехорошее. Рука с веником начала подниматься. Конечно, веник, это не железная палка, удар им не смертелен. Но лучше не пробовать.
Глебов отступил в кусты и нос к носу столкнулся с Серегой. Тот сидел в самой гуще, с любопытством разглядывая приятеля.
– Конечно же, ты здесь сидишь! – всплеснул руками Васька. – Вылезай из своего укрытия. Пойдем. Дело есть. Я все понял.
– Что? – отрывисто бросил Щукин, но подниматься не стал.
– Да не сиди ты здесь. Сейчас дворник примчится. Он злой. Там статуя опять развалилась.
Приятель не шевельнулся. Тогда Васька дернул его на себя, но рука его прошла сквозь плечо и схватила пустоту.
– Серый! – ахнул Васька, с ужасом глядя на свой кулак, сжимающий воздух.
Щукин заколебался, по нему прошла рябь, и вместо него показалась неуклюжая фигура Андрюхи Васильева.
– Чего ты такой неугомонный? – Васильев поднялся. – Руками размахиваешь, кричишь. Охолонись, все идет замечательно.
– Андрюха? – обрадовался Глебов, слабо соображая, что происходит. У него уже стал стираться из памяти и сам Васильев, и то, как он пропал. Просто было приятно увидеть несколько подзабытое лицо. Но когда до Глебова дошло, откуда «всплыл» Андрюха, ему стало нехорошо. – Ты чего здесь? – осторожно спросил он.
– Да так, гуляю. – Андрюха сплюнул сквозь зубы, взгляд его стал жестче. – За тобой я. Идем. – И он крепко схватил Ваську за локоть.
– Еще раз опоздаете, я вам уши пообрываю, – прямо сквозь кусты по воздуху к ним несся Платон. – Глебов, а тебя я вообще урою. Сколько можно с тобой носиться? Цацкаешься с вами, цацкаешься. – Платон метнулся вперед, тоже схватил Глебова за локоть, приблизил к нему свое лицо и гаркнул прямо в глаза: – Быстро на построение! Если через пять минут тебя там не будет, вылетишь отсюда к чертовой матери! Даже чемодан собрать не успеешь. Понял? – Васька ошарашенно молчал. – Я говорю, ты меня понял?
На Глебова вдруг накатило удивительное спокойствие. Волнения и суета последних дней куда-то делись, осталось только небольшое любопытство – чем все это может кончиться?
– Пошел ты, знаешь куда? – Он дернул рукой, стряхивая жесткую ладонь Платона. – Не пойду я с тобой. И плевать мне на твой лагерь. Видел я его в гробу в белых тапочках. Понял? Тоже мне начальник – на одну смену, и ту коротенькую.
– Это ты мне сказал? – медленно проговорил Платон. Очертания его подернулись дымкой, ноги оторвались от земли, он стал постепенно увеличиваться.
– Ой-e-e-e. – Васильев отпустил локоть Глебова и весело прищурился. – Ну ты, брат, попал. Я, пожалуй, пойду к своим.
– Тебе, – неторопливо ответил Глебов и на всякий случай спрятал руки за спину, чтобы за них больше не хватали. Но Платон его уже не слышал.
По кустам прошел легкий ветерок. Потом порывы стали резче, сильнее. Поднялась в воздух меловая крошка, оставшаяся от барабанщицы. Следующий порыв ветра чуть не свалил Ваську на землю, под ноги ему подкатились куски гипса. Он пригнулся, спасаясь от шквалов, попытался за что-нибудь уцепиться, но все, за что он хватался, было ненадежным, легко отрывалось от земли, оставаясь у него в руках. Очередной порыв сбил его с ног. А потом сверху на него налетел сильно выросший Платон. Огромные, вылезшие из орбит глаза, оскаленный рот, скрюченные пальцы. Васька попытался закрыться, спрятаться от этого ужаса, но вокруг уже ничего не было. Шквал нес его куда-то, перед глазами маячило перекошенное лицо вожатого.
