Спустившись вниз, Капоне кисло улыбнулся фотографам. «Налетай, ребята. Теперь вы очень долго меня не увидите», – сказал он прежде, чем забраться в такси в окружении приставов. Остальной эскорт следовал в другой машине. «Это моя ошибка, – заметил он по дороге сопровождающим. – Меня погубила слава».
Около тюрьмы Капоне ожидало еще больше журналистов. Что Капоне думал о приговоре? «Это удар ниже пояса, но думаю, если я должен его выдержать, сумею это сделать». Он был твердо намерен не ввязываться в неприятности и максимально сократить срок за счет хорошего поведения.
Даже находясь в приемном помещении, Капоне оказался зажат в дальнем углу толпой новостных репортеров и фотографов. «Пожалуйста, не фотографируйте меня здесь, ребята, – умолял он, – подумайте о семье». Когда заместитель начальника тюрьмы увел Капоне в более спокойное место, следом увязался наглый фотограф, намеревающийся сделать фото Капоне с близкого расстояния. Схватив стоявшее рядом ведро, Капоне направился к репортеру: «Я разобью твою чертову камеру!» Его снова удержали охранники.
К вечеру Капоне заселили в удобную камеру в больничном блоке «D». Он отодвинул тарелку отварной солонины с капустой, съел немного рисового пудинга и сделал пару глотков кофе. В остальном Капоне вел себя как образцовый заключенный.
«Он знает, – заметил один из охранников, – как правильно вести себя».
Тюремное радио транслировало композицию «The World Is Waiting for the Sunrise»
[213].
Адвокаты Капоне легко добились отсрочки перевода Капоне в федеральную тюрьму до рассмотрения апелляции. Тем не менее судья Уилкерсон не разрешил ему отбывать заключение по годичному сроку и отказал в освобождении под залог. Это означало, что Капоне должен был оставаться в тюрьме округа Кук, хотя проведенное в ней время не учитывалось в основной срок наказания, который технически начинался с поворота ключа в федеральной тюрьме.
Судья Уилкерсон приговорил Фила Д’Андреа к шести месяцам заключения за ношение оружия в зале судебных заседаний. Д’Андреа также направили в блок «D». Его поместили в большую отдельную камеру, заполненную офисными шкафами с бумагами, необходимыми для исполнения обязанностей президента Союза: фактически он сменил Джо Айелло
[214].
Капоне продолжал контролировать ситуацию в криминальном мире Чикаго, словно находился дома, а не в тюрьме округа Кук. Приблизительно через шесть недель судье Уилкерсону, прокурору Джорджу Джонсону и начальнику тюрьмы Дэвиду Манипенни пришли анонимные телеграммы, в которых сообщалось, что Капоне ежедневно принимает посетителей, приезжающих на лимузинах с охраной, постоянно совершает телефонные звонки, отправляет курьеров с телеграммами и даже имеет секретаря. Другими словами, Капоне беспрепятственно продолжал управлять организацией.
Начальник тюрьмы Манипенни решительно отрицал особое отношение к Капоне. По его словам, камера D-5, в которой содержался заключенный, была не больничной палатой, а общим помещением для выздоравливающих. Манипенни устроил репортерам своеобразную экскурсию, демонстрирующую суровость помещений. Капоне подыграл начальнику, поинтересовавшись у посетителей: «Я в тюрьме. Все довольны? – Он сделал жест рукой, подчеркивающий, что условия не совместимы с нормальной жизнью. – Приглашаю всех желающих. Я лично ничего хорошего тут не вижу».
Федералы реабилитировали Манипенни, но отныне маршалу Лаубенхаймеру вменялось лично разрешать любые визиты к Капоне, кроме семейных. Был заложен общий порядок последующего пребывания Капоне в окружной тюрьме, продлившийся шесть с половиной месяцев.
Неудивительно, что мистер Смит и мистер Джонс, приезжавшие посмотреть на Капоне или в качестве специальных посетителей D-5, на самом деле оказались членами его организации. В ответ была сформирована группа доверенных охранников, которые должны были сопровождать каждого посетителя, при наличии специального пропуска.
Заявки на пропуска заказывали разные политики, а затем передавали таким людям, как Джо Фуско, Мюррей Хамфрис и Джек Гузик. Лаубенхаймеру пришлось установить круглосуточный надзор за Капоне.
Но посещения не прекращались. Однажды к Капоне пришли Лаки Лучано и Датч Шульц, между которыми возник ряд противоречий. Для соблюдения конфиденциальности Манипенни устроил им встречу в камере смерти, в которой Капоне не без удовольствия занял председательское место на электрическом стуле. Встреча не принесла положительного результата: Шульц проявил упрямство, которое, возможно, и привело к его убийству три года спустя
[215].
Майк Ахерн продолжил добиваться апелляции. Как сказал судья Прентис Маршалл: «если бы адвокаты Капоне практиковали сегодня, я бы никогда не рекомендовал их клиентам». Предполагалось, в апелляции будут фигурировать материалы Маттингли. Еще одним важным вопросом было применение судьей Уилкерсоном шестилетнего, а не трехлетнего срока давности по отношению к налоговым преследованиям. В законе говорилось, что в течение шести лет преследуется только налоговое мошенничество, а на все остальные налоговые правонарушения установлен срок давности три года. Тем не менее окружные суды относили уклонение от уплаты налогов к налоговому мошенничеству.
Важным фактором было время, которое обвиняемый провел за пределами юрисдикции своего преступления без учета срока давности. Альберт Финк, поднявший этот вопрос мимоходом во время судебного разбирательства, не касался времени, проведенного Капоне во Флориде и Филадельфии, и не упоминал о нем при рассмотрении дела по апелляции. По большому счету, это оказалось не важно, поскольку в апелляции, поданной Ахерном, о материалах Маттингли и о сроках давности не было сказано ни слова. Адвокат заострял внимание только на неспособности обвинения представить подробный отчет, как Капоне уклонялся от налогов. В худшем случае это было безобидной ошибкой.
27 февраля помощник начальника тюрьмы Уорден Эдвард Неттлз оторвал Капоне от игры в карты и сообщил, что окружной апелляционный суд отклонил апелляцию. Капоне только пожал плечами. Оставалась надежда на пересмотр дела Верховным судом.
Через три дня у знаменитого авиатора похитили полуторагодовалого сына, Чарльза Августа Линдберга-младшего, прямо из детской кроватки в Хопуэлле, штат Нью-Джерси. «Это – самая возмутительная вещь, о которой я когда-либо слышал в жизни», – сказал Капоне, предлагая $10 000 за информацию.
