Демократ Картер Гаррисон злостно ненавидел Салливана, всячески старался испортить жизнь республиканскому кандидату и не жалел на это средств.
Накануне выборов Свайтцер обратился к группе политических лидеров, в то время как Томпсон поступил умнее и направился к темнокожему населению Второго административного района.
Белая надежда, Джесс Уиллард, победил темнокожего Джека Джонсона в поединке в супертяжелой весовой категории вечером того дня. «Только настоящий ковбой вроде Уилларда мог побить такого славного малого, как Джонсон. Завтра ковбой непременно будет на вашей стороне. Помните: Билл Томпсон победит на выборах ради вас…» Люди прекрасно понимали, Томпсон в самом деле был за них. Он не раз доказывал, и афроамериканцы знали, докажет это вновь. Томпсон победил. Он набрал 390 691 голос против 251 502 голосов соперника, что почти точно соответствовало прогнозам Лундина и было самым большим преимуществом республиканцев за всю историю Чикаго.
Приступив к деятельности, Томпсон подверг резкой критике капитана Нутбара, отправил на пенсию инспектора полиции нравов Фрэнсиса Ханну, а надсмотр за борделями снова поручил регулярной полиции.
Что касается полиции нравов, он докучал майору Фанкхаузеру, строя козни на юридическом уровне. В итоге Томпсон добился упразднения полиции нравов.
Торрио и Колозимо понимали, дни их славы позади, и отныне Дамба должна стать скромнее. Колозимо это не особенно волновало. В 1910 году он открыл Кафе Колозимо по адресу улица Саут-Уобаш, 2126, в самом сердце Дамбы. Кафе Колозимо было в общем благопристойным и чинным заведением, кроме части на втором этаже, выделенной под азартные игры. Большой Джим нанял шеф-повара мирового класса, шикарно обустроил прекрасный винный погреб и регулярно приглашал самых выдающихся артистов и оркестры. Кафе Колозимо стало центром ночной жизни Чикаго, оазисом спокойствия, безопасности и роскоши в страшном районе Дамба. В заведение приходили все – от жителей Золотого берега до местных пожарных.
Колозимо получал огромное удовольствие от кафе.
Посетители видели в нем приятнейшего, добрейшего хозяина. Вскоре заведение стало приносить $50 000 в месяц (в основном благодаря усилиям партнера).
Торрио полностью устраивало, как шли дела в империи. Он воспроизвел бернэмский проект на западе и юго-западе пригорода Чикаго. Даже в местах, руководство которых было глубоко коррумпированным, Торрио старательно обходил соседей в каждом перспективном месте и активно заводил знакомства: помогал местным с различными платежами, чинил протекающие крыши и вообще делал для домовладельцев многое, стараясь подружиться.
Торрио приобрел четырехэтажное кирпичное здание в противоположном конце квартала, в котором находилось заведение Колозимо Four Deuces по адресу Саут-Уобаш, 2222. Планировка заведения наглядно демонстрировала новый вид конспирации в Дамбе. На первом этаже распологался обычный бар, не более грязный, чем остальные. За барной стойкой – лестница, отгороженная экраном. Вторая лестница была на торце здания. На втором этаже разместились административные и бухгалтерские помещения. На третьем этаже за стальной дверью шла игра, а на верхнем расположился бордель.
Оставался только один серьезный повод для беспокойства: кто придет на смену любезному господину Томпсону после выборов 1919 года?
«Циничный и бесстыжий негодяй», – писала про него газета New York Times. «Один из худших мэров в истории этого города», – возмущалась спрингфилдская газета Republican. «Бедный Чикаго», – таким был заголовок в газете Star, издававшейся в Канзас-Сити. В статье утверждалось, что Томпсон был невозможным мэром. Когда он снова баллотировался в мэры, вся страна пришла в ужас. Неужели Чикаго был обречен? Что же всем так не нравилось в Томпсоне?
«Томпсон непременно должен снискать уважение и благосклонность жителей Чикаго, – писал Джон Брайт, современник Томпсона, не питавший к нему особенно добрых чувств, – большой, веселый, живой, уверенный в себе, необыкновенно добрый, возвышающийся над всеми, как успешный дядюшка. После завоевания уважения Томпсон добивается обожания, говоря на их языке, вульгарном, преисполненном жаргонизмов, живом… Один из лучших шоуменов Америки, и один из лучших актеров». Но он не только играл. Чикагский журналист писал: «Некоторые политики являются слепыми продуктами своей эпохи. Они на интуитивном, пророческом уровне понимают, чего хочет народ. Они рассуждают так, словно озвучивают не очень умные помыслы толпы».
Томпсон чувствовал, чего хотят избиратели, потому что хотел того же. Эта чуткость частично объяснялась горячностью неугомонного парня, которая культивировала лояльную и честную игру. Со временем Томпсон начал верить в свои слова. Он не был обременен реалистическими соображениями. Несмотря на то что Томпсон владел муниципальными ценными бумагами стоимостью в $1 670 000, рьяно требовал снижения тарифов, потому что обворовывать друзей, которые помогли получить должность – просто-напросто неправильно. Важно учесть – для них не имело никакого значения, что Томпсон не принимал никаких реальных мер в отношении трестов.
На выборах 1919 года у Томпсона не было серьезных конкурентов. Босс демократов Роджер Салливан снова выдвинул Роберта Свайтцера. Его команда, конечно, менее коррумпированная, чем власть предержащая, но только потому, что не была достаточно привилегированной.
Единственной проблемой, которую они выделяли, была коррупция. Один государственный служащий собирался отдать голос за Томпсона только потому, что у оппозиции «не было ни единой прогрессивной или конструктивной идеи». Тем временем Томпсон продолжал бить себя в грудь и утверждать, что истории про его коррумпированность – «вранье, сплошь вранье!» и измышления «гнусных, тонущих во лжи чикагских газет». Он говорил: «Я за самоуправление, снижение цен на газ, пятицентовый тариф на проезд на трамвае. Я за народ, против корыстных интересов!» Томпсон продолжал сотрудничать с темнокожими, устраивая их на приличную работу; Луиса Андерсона, олдермена из Черного пояса, назначил председателем совета. Он жестко пресекал любые возражения.
Вот как журналист охарактеризовал тогдашнее положение вещей: «Дело в том, что государственный аппарат мог приводиться в движение только прогрессивными идеями и демократическими реформами. Другого пути нет».
«У каждого свой вкус, – сказала одна пожилая женщина, поцеловав корову, – прокомментировал журнал State Journal, издававшийся в городе Линкольн, штат Невада. – Большинство чикагских избирателей хотели, чтобы городом продолжил управлять мэр Томпсон… Это их дело. Возможно, также их конец».
1 апреля 1919 года Большой Билл Томпсон победил и стал мэром Чикаго второй раз, набрав немногим более 21 000 голосов.
В том же году Фрэнки Йель распорядился, чтобы Аль Капоне залег на дно в Чикаго, пока Билл Ловетт не устанет искать его.
По прибытии Аль Капоне не занял высокой позиции. Он начал работать вышибалой в Four Deuces за $35 в неделю. Возможно, был и зазывалой, в зимние ночи поднимал воротник и, держа руки глубоко в карманах, подходил к прохожим и бормотал: «У нас красивые девушки, заглядывай». Лакейская карьера Капоне продолжалась недолго. В начале 1920 года Йель устал вести окопную войну с ирландцами в Бруклине. Он начал разрабатывать план переворота, который мог навсегда изменить соотношение сил. Для реализации плана нужны были надежные и незаметные приезжие убийцы. Он вызвал Аль Капоне, зная, что бывший вышибала успел неплохо зарекомендовать себя.
