Двое полицейских в форме, которых он заметил еще до начала акции, не сделали ни шагу: полисмены Сисеро были людьми грамотными.
После выписки из больницы Сент-Джон отправился оплатить счет за лечение, однако кассир сказал, что все оплачено богато одетым незнакомцем в синем костюме с бриллиантовой булавкой в галстуке.
Сент-Джон направился в полицейский участок и обратился к своему другу, начальнику полиции Теодору Свободе – заявить под присягой на незаконные действия Ральфа Капоне, которого знал в лицо, и двух неизвестных Джонов Доу и добиться ордера на арест. Свобода пытался отговорить его от бесполезного и, вероятно, опасного поступка. «Ты знаешь, Аля, – сказал Свобода, – знаешь его отношение к семье и друзьям. Предъявленных обвинений может хватить на то, чтобы засадить Ральфа за решетку до конца жизни. Можешь ли ты хоть на минуту допустить, что Аль это позволит?»
Сент-Джон продолжал настаивать и пообещал вернуться на следующий день – уточнить, принято ли его заявление. В ответ Свобода попросил Сент-Джона подождать в кабинете на втором этаже. Скоро дверь открылась, и перед газетчиком предстал сам Капоне.
«Войдя в комнату, он улыбнулся и протянул руку, – писал Сент-Джон почти тридцать лет спустя. – Капоне явно желал уладить дело, не поднимая шума, и втереться в доверие.
– Я – хороший парень, – начал Капоне, – что бы про меня ни говорили. Да, я занимаюсь рэкетом, как и все. Но большинство из рэкетиров наносят людям вред, это не путь Капоне. И знаешь почему? Возьмем, к примеру, клуб Ship. Это большое дело, влекущее много накладных расходов. Но как мне его рекламировать? Не могу же я купить ежедневную страницу в чикагской Tribune «Приходите в Ship. Это лучшее казино в стране!». Когда вы, ребята, размещаете свои статьи и заметки на главной странице – я получаю рекламу бесплатно».
Капоне осознавал: журналисты тоже хотят заработать кусок хлеба, и разоблачения разного рода были их, так сказать, рэкетом. Он закурил сигару и смахнул воображаемую пыль с брючных стрелок, напоминающих бритвы. В галстуке поблескивала бриллиантовая заколка.
– Теперь, – продолжил Капоне, – про маленькую неприятность, произошедшую между тобой и Ральфом. – Этого не должно было случиться, но ребята обиделись. Я сказал им: «Оставьте парня в покое, они промолчали. Мальчики пили всю ночь. Большая глупость с их стороны! Сколько раз я предупреждал: мы бизнесмены, а не пьяницы. Ребята были пьяны и забыли мои слова. Следовательно, допустили ошибку, но я всегда должен исправить ошибки. Боже, как я ненавижу людей, которые совершают идиотские поступки… – Капоне вынул свернутые в рулон купюры и начал отсчитывать деньги.
– Это – в счет потерянного времени, это – за испорченную одежду, это – на непредвиденные расходы…»
Сент-Джон потерял счет после седьмой сотни. «Я был, – писал он, – достаточно молод, чтобы еще не разочароваться в драматических жестах, поэтому, не говоря ни слова, резко повернулся и вышел, хлопнув дверью с силой, на какую только был способен. Спустя годы я жалел, что не смог увидеть лицо «мистера А. Капоне, антиквара», после того как покинул кабинет».
Вероятно, Сент-Джон увидел бы лишь что-то вроде исследовательского интереса. Капоне хотел достигнуть соглашения, потому что сотрудничество – путь наименьшего сопротивления.
На самом деле Капоне уже завладел контрольным пакетом акций газеты Сент-Джона. У Сент-Джона и его ассоциированного помощника было по 49 % акций, а остальные 2 % принадлежали третьему лицу, поскольку государственное законодательство требовало наличия трех корпоративных директоров. Пока Сент-Джон находился в больнице, ассоциированный помощник и третье лицо с готовностью продали посреднику Капоне свои доли.
Вернувшись из Италии, Торрио понял, что не зря доверил Капоне управление империей. Она процветала. Помимо собственных салунов и казино в ней успешно существовали и заведения местного уровня, владельцами которых ни Торрио, ни Капоне официально не являлись. Сто двадцать – а по другим данным, сто шестьдесят пять салунов, были разбросаны по территории около шести квадратных миль и работали на полную мощность.
Капоне сколотил целое состояние. Основываясь на весьма несистематических записях инспекционных проверок и не имея точных данных о количестве заведений, историки давали весьма разные оценки доходов. «Частокол» приносил не менее $5000 в неделю, и это прибыль только одного заведения.
Правительственные финансовые документы называли сумму в $123 101 и 89 центов (за 1924 год по всему Сисеро), это было смехотворно мало, но зафиксированно официально. В 1924 году Капоне приобрел за $12 500 автомобиль McFarland, сделанный по индивидуальному заказу (в то время четырехдверный Maxwell стоил $1335, а купе Chevy – $680), обменяв на старый Lincoln и оплатив разницу в $4500 наличными.
Торрио настолько обрадовался росту протеже, что сделал Капоне партнером из расчета 50 на 50. Подчиненные Капоне любили босса, восхищались и повиновались.
Капоне не вел себя как лидер бойскаутов. Ходили слухи, что молодой мускулистый экс-вышибала был не прочь поднять нарушителя дисциплины за уши, словно кролика, и, кинув на пол, попинать ногами не слишком сильно сопротивляющееся тело. С другой стороны, Капоне справедливо относился к подчиненным и никогда не жадничал. Его водитель Джордж Мейер, которому уже за восемьдесят, до сих пор помнит, как в первый раз повез Капоне на ипподром:
– Сколько у тебя денег, малыш? – спросил Капоне, когда они приехали. Услышав, что у Мейера около $80 долларов, Капоне бросил на сиденье четыре или пять скомканных cтодолларовых купюр. – Вернешься к 6 часам, – сказал водителю и зашагал прочь.
Капоне умел демонстрировать доверие к подчиненным. Посреднические функции между Сент-Джоном и сетью по продаже его газеты выполнял Луи Коуэн – тощий карлик, ответственный за городские ларьки, торгующие прессой. Капоне разглядел в нем потенциал и назначил поручителем при выдаче кредитов на многоквартирные дома на сумму в $500 000. Путем хитрых манипуляций Капоне отстранил Сент-Джона от издательства газеты Tribune в Сисеро и заменил его Коуэном. Коуэн молился на Капоне.
«Преступный мир мало отличается от обычного, – писал репортер Джесси Джордж Мюррей, который встречался с Капоне незадолго до смерти. – В нем также существуют рабочие и выходные дни, реализуются возможности и выстраиваются личные отношения. Люди Капоне знали, что могут на него положиться».
Ярким примером был Джек Гузик. Немного людей могли терпеть его рядом. «Я страстно ненавидел этого человека, – рассказывал Джордж Мейер, которому иногда приходилось возить и Гузика. – Казалось, все, съеденное за прошедшую неделю, можно было увидеть на его жилете. Кроме всего прочего, от Гузика отвратительно пахло». Отбросив внешнее впечатление, личные данные и изысканные манеры, Капоне решил, что Джек Гузик способен приносить пользу. Со временем этот жирный экс-сутенер стал его бизнес-менеджером.
Какое бы отвращение Гузик ни вызывал, самые радикальные ненавистники испытали сочувствие, когда ранним вечером 8 мая 1924 года он, пошатываясь, вернулся в Four Deuces с разбитым в кровь лицом.
