Конечно, можно не упоминать, что в рекомом заведении ни о каких компенсациях и слыхом не слыхивали. Более того, дюжий швейцар уже к концу первого дня выдворял обиженных просителей по одному только знаку бровей кассира. Возмущенные горожане дошли с прошениями до самого градоначальника. Тот вызвал к себе начальника городской полиции и уже через час взирал на невзрачного человечка. Именно он, по словам полиции, и открыл банк, взяв в аренду здание на Большой Портовой. Он лично нанимал людей и даже из своих рук выдавал им жалованье.
Но радость полиции была, конечно, преждевременной — человечек честно признался, что его наняли на должность управляющего всего за неделю до открытия банка. И что он видел хозяина всего один раз, а далее получал от него распоряжения только в письменном виде. Якобы хозяин увидел в невзрачном господине «человека знающего и надежного», а потому спокойно передал ему бразды правления, а сам отбыл в Европу.
Градоначальник и полицмейстер переглянулись: изловленный господинчик не выглядел ни знающим, ни надежным.
— Откуда же брались средства на выплату жалованья? — осведомился градоначальник, буравя его глазами.
— Строго по указанию хозяина, — прошелестел бывший управляющий, — из денег, что посетители приносили…
— А на аренду? Оборудование хранилища? Прочие расходы?
— Оттуда же, ваше превосходительство, — ответствовал управляющий. — Да и расходов-то прочих немного было: перья, столы да бланки банковские…
— А выручку куда девал, шельмец? — не выдержал полицмейстер.
— Еженедельно отсылал вот по этому адресу… — Невзрачный человечек протянул через стол листок бумаги. — И все квитанции о переводе сохранил. Вот-с, извольте.
На листке значился адрес посреднической конторы в Бухаресте…
Усы господина полицмейстера встопорщились, как у рассерженного кота. Только присутствие градоначальника сдерживало его от резких слов и не менее резких действий. Сам же градоначальник рассматривал засаленную конторскую книгу, в которой управляющий бисерным почерком записывал все поступления и траты.
— Но какого же лешего ты, шельмец, банк закрыл? — прошипел полицмейстер, меча глазами громы и молнии.
— Так распоряжение же получил, ваше превосходительство, — пожал плечами бывший «управляющий». — Велено было рассчитаться с конторщиками, взять себе положенное жалованье да проценты за усердие. А остальное отослать господину хозяину…
— И сколько же ты себе процентов взял, шельма?
— Пять рублей, вашество. Вот тут, в конце страницы, все записано.
Полицмейстер тяжко вздохнул. И по жилью «управляющего», и по нему самому было видно, что тех чудовищных денег, которые принесли в банк доверчивые граждане, у него нет и не было никогда. А градоначальник с не менее тяжелым вздохом закрыл конторскую книгу: и без всех этих подробнейших записей было ясно, что денежки исчезли безвозвратно… Утекли, как вода сквозь пальцы…
«Управляющего», конечно, посадили в кутузку. Но вот толку от этого не было ни малейшего…
Эту историю баронессе поведал высокий господин с сединой на висках, с которым она познакомилась в Петербурге на последнем осеннем балу. Конечно, господин сыщик не назвал Ольге ни одного имени, признавшись только, что все последующие поиски уперлись в череду посреднических контор. След же почти миллиона рублей потерялся окончательно.
— Сказывали, баронесса, — понизил он голос, — что после сей аферы в Одессе трое застрелились, один повесился и еще один человек вроде бы в бандиты подался.
Баронесса подумала, что и покончивших с жизнью, и подавшихся в бандиты должно быть поболее. История ей показалась забавной. Несложное расследование, которое Ольга смогла провести с помощью своих людей (которых, увы, трудновато было бы признать строго следующими законам), почти сразу указало ей на истинного автора «этой забавной проделки» (так баронесса окрестила историю с «Морским кредитом»).
Автор оказался настоящей «темной лошадкой» — некий господин Мишиц, вроде бы болгарин, хотя, возможно, и македонец, появившийся в Одессе буквально ниоткуда. Известно было, что живет он в Южной Пальмире вполне легально, содержит два весьма уважаемых брачных агентства, вхож в свет и даже в дом полицмейстера. Баронесса лишь сомневалась: разве стал бы столь известный в городе человек так открыто подставляться… Но самые разные источники в один голос указывали именно на него. Правда, ни один из этих источников не подтвердил бы своих слов ни в одном официальном кабинете.
Баронессе «проделка» понравилась необыкновенно. Где-то там, на юге — Ольга буквально кожей почувствовала это — появился равный ей по предприимчивости и разуму. Да, с таким не грех было бы и познакомиться. Но, увы, сие невозможно — баронесса отлично это понимала. Однако если нельзя встретиться с человеком, придумавшим такую премилую шалость, то это не значит, что ее нельзя запомнить.
И баронесса, конечно, проделку запомнила. А собравшись на воды в Куяльник, решила, что не грех будет ее повторить. Но, разумеется, куда изящнее и тоньше.
* * *
Собственно, на водах она пробыла неделю, может быть, на пару дней дольше. Прогуливаясь у бювета и по дорожкам парка, она мысленно прикидывала, как лучше все устроить, каких людей нанимать да к кому за покровительством обращаться. И получалось, что покровителей следует искать как раз где-то здесь, на водах, или же в высшем свете Одессы. Людей же, которые «банк откроют», — совсем в иных местах…
Рождество в Одессе было ветреным и сырым — как и весь декабрь, собственно. Центральная часть города по вечерам сияла огнями театров и домов знати, но здесь, на Молдаванке, все было иначе. Фонари-то горели, да и свет из окон лился. Вот только ощущение опасности было невероятно сильным — казалось, что за каждым углом притаилось по бандиту. Ольга никогда не считала себя робкой девицей, но сейчас ей было страшно… просто как никогда раньше.
«Господи, ну кто меня заставлял? Неужели я бы не смогла с ним договориться в каком-нибудь другом месте?»
— Я таки извиняюсь, дамочка… — вдруг раздался из полутьмы тихий мужской голос. — Вы, вся такая приличная с виду, что-то забыли в наших суровых краях?
Говоривший вышел под свет фонаря и оказался почти мальчишкой — невысокий, ладный, с кривоватой усмешкой и то-о-оненькими усишками. Ольга усмехнулась про себя: так вот чего она боялась? Но, присмотревшись, все-таки вынуждена была признать: этого неказистого с виду парнишки и правда следовало опасаться. Так же как и его патрона, имя которого не следовало произносить не только в приличном обществе, но и вообще не следовало.
— Мне было бы желательно переговорить с господином э-э-э… Котом, — отозвалась баронесса.
— Я таки понимаю, шо не со мной, пацаном сопливым. И шо передать Коту, шо за мадамочка к нему на разговор набивается?
— Меня зовут Ольга… Вот, передайте ему записку, — и баронесса протянула «сопливому мальчишке» свою визитку, на которой очень влиятельный в здешних местах Князь набросал несколько слов.
