В первое же воскресенье она пристала к отцу:
— Папенька, что все это значит?
Отец пробежал глазами коротенькую заметочку.
— Это ужасно, дочь! Я тоже, увы, работаю на войну, однако мысль о том, что от моих рук могут погибать люди, как-то раньше не приходила мне в голову. А здесь… Да, эти люди — герои. Они сражаются как львы… Не жалеют себя.
— Но отчего же именно «мертвецов»?
Отец потянулся через стол и взял аккуратно сложенную газету «Русское слово».
— Вот-с, детка. Словно для того, чтобы ответить на твой вопрос, отложил. Прочти это, — узкий коротко остриженный ноготь отца указал на две заметки, стоящие рядом.
Девушка послушно прочитала: «У Осовца неприятель с рассветом, развив сильный огонь и выпустив большие облака ядовитых газов, начал штурм крепостных позиций, захватил укрепления у Сосни, но огнем и контратаками был отовсюду выбит…»
— Ядовитых?
— Да, эти звери выпустили из баллонов хлор… Это подлость, страшная, бесчеловечная, долгая смерть…
— Какой ужас, папенька…
— Читай, дочь, это надо знать…
…Я не могу описать озлобления и бешенства, с которым шли наши солдаты на отравителей-немцев. Сильный ружейный и пулеметный огонь, густо рвавшаяся шрапнель не могли остановить натиска рассвирепевших солдат.
Измученные, отравленные, они бежали с единственной целью — раздавить немцев. Отсталых не было, торопить не приходилось никого. Здесь не было отдельных героев, роты шли как один человек, одушевленные только одной целью, одной мыслью: погибнуть, но отомстить подлым отравителям.
Немцы не выдержали бешеного натиска наших солдат и в панике бросились бежать. Они даже не успели унести или испортить находившиеся в их руках наши пулеметы…
— Герои, папенька, эти люди — герои…
— Заметь, детка, что после атаки газом встала едва ли половина солдат. Остальные умерли в жесточайших муках…
«А Машенька да маменька о платьях пекутся. Какая глупая затея. Должно быть, они ничего этого не знают…»
Под вечер Рита попыталась поговорить с маменькой. Но та, девушка видела отчетливо, совершенно не понимала, что же так потрясло дочь.
— Матушка, их же отравили! — наконец не выдержала Рита. — Отравили сотни людей!
— Это их долг перед отечеством, — равнодушно пожала плечами матушка. — Отчего ты никак этого запомнить не можешь?
Буквально накануне осеннего бала отец появился дома чрезвычайно довольный. Он о чем-то пошептался с матушкой, а потом позвал Риту, которая повторяла большой отрывок из «Всемирной истории» — на балу перед высочайшими особами отличницы должны были кто читать, кто петь, кто танцевать, демонстрируя успехи гимназии.
— Девочка моя… — Отец торжествовал, и Рита не могла этого не видеть. — Мы с матушкой намерены презентовать тебе колье… Нехорошо нашей дочери на балу, где будут столь важные особы, выглядеть бедной провинциалкой.
Рита ахнула — какой бы она ни была умницей и девушкой прогрессивных взглядов, но все же она была девушкой и потому невероятно обрадовалась украшению.
— Спасибо, папочка! Спасибо, матушка…
— Ну, доченька, — отец нежно обнял дочь, — для меня это удовольствие. Поболе, думаю, чем для тебя. Вот когда твоя доченька будет собираться на бал, на котором ожидаются августейшие особы, мы с тобой вспомним этот день. И я посмотрю на тебя, когда ты станешь застегивать на шее доченьки первое в ее жизни драгоценное колье.
— К тому же папенька третьего дня получил из рук господина Анатра премию, — заметила матушка. — Изрядную, уж поверь, детка…
— Ой, папочка? В самом деле?
— Да, — отец кивнул. Рита могла поклясться, что в его глазах горела самая настоящая гордость. — Артур Антонович самолично вручил. Да и адрес презентовал. Вот, смотри.
Отец протянул Рите достойный темно-красный бювар. «Сим вручается премия за улучшение форм и облегчение аппарата летающего…»
— О-о-о, папенька, это же настоящее открытие!
— Нет, крошка, это просто хорошо сделанная работа…
Однако девушка понимала, что это не «просто хорошо сделанная работа», а подлинное, самое что ни на есть полное признание отцовских заслуг.
Девушка подошла к отцу, встала на цыпочки и поцеловала впалую щеку, пахнущую любимым отцовским одеколоном «Марсель».
— Я горжусь вами, сударь!
Хотя, конечно, в глубине души Рита была довольна, что на балу будет выглядеть… как того достойна дочь великого инженера.
* * *
Осень шестнадцатого была последней спокойной осенью в жизни Риты, а сам шестнадцатый стал последним годом счастливого детства. И, наверное, последним счастливым годом ее жизни вообще.
Ближе к Рождеству занемогла матушка. Доктора, пользовавшие все семейство Дмитриевских, молчали, но на лицах их Рита не могла прочитать ничего отрадного. Как-то вечером она подслушала разговор доктора Гольдберга и папы на пороге отцовского кабинета.
— …Ее надо немедленно увозить на море… Я бы посоветовал Италию или, быть может, даже африканское побережье…
— Африканское? — переспросил инженер.
— Да-с, как можно более теплые страны. Туда, где сухо, веют морские ветра… Но даже если вы уедете немедленно, я не могу дать сколько-нибудь положительного прогноза…. Весьма поздно вы обратились к медицине. Полагаю, жена ваша уже год жалуется на недомогание… Если не больше.
Дмитриевскому нечего было сказать врачу — он не знал, жаловалась жена или чувствовала себя как обычно. Его-то самого дома почти не бывало, разве что на воскресенье к семье выбирался.
Однако и Рита, которая видела матушку каждый день, не смогла бы ответить на вопрос доктора — не помнила она, чтобы мама жаловалась. Разве что с прошлого лета стала все чаще оставаться дома, Рита с трудом могла уговорить ее просто прогуляться к морю.
— Детка… — Голос мадемуазель Мари был слишком мягким, слишком… сочувствующим. — Ваша матушка болеет уже достаточно долго, однако она не хотела беспокоить ни мужа, ни вас… Она и мне ничего не говорила, клянусь. Однако же я не слепая, видела, что силы покидают ее. Не так давно она призвала меня к себе и умоляла, чтобы я не оставила вас.
— Мадемуазель… — едва смогла произнести Рита.
— Но, даю вам слово чести, пока я жива, я буду с вами. Такое же слово я дала вашей маменьке. Вы можете во мне не сомневаться…
Рита слышала слова мадемуазель, но их значение словно ускользало от ее разума. Отчего же она столь… мало времени уделяла маме, отчего ни разу не попыталась понять ее резонов? Быть может, если бы она раньше заметила матушкино нездоровье, господа лекари были бы в силах ей помочь.
Когда инженер Дмитриевский предложил жене путешествие на Африканский рог, якобы еще одну премию от всесильного господина Анатры, та весьма резко ответила, что вранья не потерпит — никакой премии муж не получал, а потому незачем бросать на ветер безумные деньги,
