— Товарищ майор, вы почему трубку не берете? — выпалил Святозар, плюхнувшись на свободный стул. — Я звоню-звоню.
— Похоже, я телефон в кабинете забыл, — похлопав себя по карманам, ответил Вася. — Иди возьми себе пирожок и компот, потом будешь докладывать.
Гаранин кивнул и отправился к раздаче. Вчерашний визит в типографию не увенчался успехом. У начальника был юбилей, и все работники ушли пораньше, чтобы отметить его в ресторане. Остался лишь охранник, который не знал Иванова, так как устроился совсем недавно. И пришлось Святозару тащиться в типографию еще раз, уже сегодня.
Вернувшись за стол с двумя беляшами и компотом из сухофруктов, тот начал докладывать:
— Коллектив в типографии небольшой, но зато почти все работают на одном месте годами. Из десяти человек шесть знали Иванова. Отзывы о нем примерно одинаковые: неконфликтный, но и не контактный, умный, начитанный, но собеседник неинтересный, не ленивый, но чужие обязанности на себя не взваливающий. Ни рыба ни мясо, короче.
— То есть ничего интересного ты не узнал?
— Я этого не говорил. Просто издалека начал…
И принялся уплетать беляш с таким аппетитом, что Васе тоже захотелось вгрызться в хрустящее тесто и сочную начинку. Но он сдержал свои порывы. Поправился в последнее время на восемь кило, и они мешали ему. Пришлось опять курить начать, чтобы сбросить их.
— Хватит жрать, — рявкнул на стажера Василий. — Докладывай четко, ясно и по существу.
Гаранин запихал остаток беляша в рот, вытер рот салфеткой, затем сделал глоток компота и подчинился приказу начальника:
— По существу. В типографии есть уборщица, тетя Катя. Она странно себя вела, когда я беседовал с работниками: крутилась рядом со шваброй, хотя было уже чисто. Подслушивала. Отвел ее в сторону. Стал расспрашивать. Оказалось, с Павлом она была очень тесно знакома.
— Спала с ним?
— Нет. Убиралась в его квартире на Кутузе. Она огромной была, сам не справлялся. Нанял тетю Катю. Она раз в неделю приходила к нему в течение нескольких лет. Иванов ее чаем поил, кукол своих показывал, рассказывал о них. А как-то пришла тетя Катя убираться, а у Иванова женщина. Но он уборщицу не пустил, а гостью свою выпроводил. И в порыве откровенности поведал о том, что явилась к нему любовница покойного отца. Увела его когда-то из семьи, но с возрастом осознала, какой грех на себя взяла, и периодически являлась каяться. Мать Павла серьезно болела. Отец не уходил от нее из-за этого. Но любовница ничего не хотела слушать. Считала, что это обычная отмазка женатика. У них то супруги хворают, то тещи при смерти, то дети связались с дурной компанией. Что угодно выдумают, лишь бы все оставалось, как есть. Но любовница Евгения Иванова мириться с таким положением дел не желала и добилась-таки своего. Семья распалась.
— А еще короче можно? — простонал Слава, расправившись с обедом. — Так и скажи, кошатница (кажется, ее звали Аллой Борисовной, как Пугачеву?) была той самой любовницей отца Павла? И чтобы хоть как-то замолить грех, оставила ему свою квартиру?
— Как вы догадались?
— Элементарно, Ватсон. Что еще тебе поведала словоохотливая уборщица? К нашему делу семейная драма Ивановых отношения не имеет.
— И да, и нет. Кошатница родила от Евгения Иванова дочь. Беременность скорее всего и стала рычагом давления на него. Павел уже в институте учился, взрослый, а ее ребенок без отца должен расти? Несправедливо.
— Она умерла?
— Нет, жива, здорова. Я проверил. Зовут Зоей. Борисовна отказалась от нее, когда девочке исполнилось два.
— Причина?
— Умерла мать Павла. Отец, одолеваемый чувством вины, стал пить. В нетрезвом виде насмерть сбил подростка. Не посадили (помогли связи), но отправили в отставку. Евгений покончил с собой. Хотя по официальной версии упал с моста в Москву-реку. На любовнице он женат не был. В свидетельстве о рождении девочки в графе «отец» стоял прочерк. То есть на помощь от государства Алла Борисовна не могла рассчитывать. Это привело к нервному срыву. Женщину госпитализировали. Ребенка на время забрали органы опеки. А Алла, когда пришла в себя, не стала дочь возвращать.
— Она точно пришла в себя?
— Всего лишь третья группа инвалидности. Алла работала и вела нормальную жизнь. Раз в год не в отпуск отправлялась, а в больничку на профилактическое лечение. Через семь лет с нее вообще инвалидность сняли.
— Тогда она хотя бы попыталась узнать о судьбе дочери?
— Об этом тетя Катя ничего не знала, а в официальных документах подобные факты не записаны.
— Зря с этой Борисовны инвалидность сняли, — проворчал Слава. — Она явно была не в себе. Вместо того чтобы виниться перед брошенной дочкой, в ноги к сыну своего любовника падала.
— И квартиру ему завещала, — напомнил Святозар. — И если это возмущает нас, то как Зоя должна была к этому отнестись?
Слава с Василием переглянулись. Стажер нащупал что-то новое. До этого все крутилось вокруг кукол. А теперь оказывается, что Иванова могли ненавидеть не только плангологи, коих он обманул, а еще и родственники. Точнее, одна из… Сестра по отцу. Зоя.
Глава 4
Она с трудом разлепила веки. Зрение сфокусировалось не сразу, но когда резкость навелась, Наташа увидела огоньки. Они бежали по кирпичной стене. Не сразу она поняла, что видит елочную гирлянду. Многоярусную, мигающую. Такая отлично будет смотреться на большой елке. Но ее нет, только кирпичная стена. А на ней, кроме гирлянды, воздушные шары. Такие же разноцветные, как и огоньки…
«Где я, черт возьми? — простонала Наташа мысленно. Хотела бы прокричать, да сил не было даже на внутренний крик. — И что со мной? Я не чувствую рук и ног…»
Стало страшно! Что, если ее лишили конечностей? Наталья смогла приподнять голову и взглянуть на себя…
Ура, руки, ноги на месте. Они даже не связаны… Но почему она их не чувствует?
Наташа приказала себе: «Встань и иди!» Но смогла лишь чуть шевельнуть пальцами на ноге. То, что они дернулись, ее немного успокоило. Значит, ее паралич временный. И вызван не травмой, а какими-то препаратами. Сейчас, как она слышала, какие угодно в интернете можно купить. Да, это незаконно и опасно, но человек, который задумал похищение, готов на многие риски.
Мысли в голове Наташи текли вяло. Препарат действовал и на них. Одно хорошо, он сдерживал панические атаки. Будь Наташа в обычном своем состоянии, уже умерла бы от ужаса. Ее похитили, привезли на какой-то склад, накачали какой-то дрянью, раздели…
Стоп!
Ее раздели?
Она снова приподняла голову и оглядела себя. Нет, она не голая. Трусы и майка на ней имелись. Трусы ее, майка чужая. Хлопковая, с оборками из шитья и бантиком на груди. Сказала бы, детская, если бы не размер. То есть ее раздели, но не донага, затем облачили в майку для ретронимфетки… Зачем? Что за извращение, переодевать женщину и… красить ей ногти на ногах? Только сейчас Наташа заметила, что у нее появился педикюр. Такой же розовый, как майка. Перламутровый. Она редко красила на ногах ногти, но если и делала это, то покрывала их нейтральным бежевым лаком.
