По кругу не только бандиты пустили Зою Одинцову, но и сама жизнь.
Но она не сдавалась. И не собиралась ходить к психологам, а тем более пить таблеточки. Притупить душевную боль ими все равно что отказаться от своей сущности. Зоя и алкоголя побаивалась. Особенно после того, как, напившись шампанского, начала Гарри закидывать своим грязным бельем и скелетами из шкафа. Ладно, не проболталась, что убила отчима. Однако он как будто догадался. Умный мужик был…
Впрочем, почему был? И есть. А какой нежный. Эти его маленькие ручки… Они могли творить чудеса. А ей другого и не надо было. Лишь ласки. А полноценный секс… Могла терпеть и только. Но всякий раз, когда в нее проникал мужчина, она вспоминала всех тех, кто делал это без ее согласия.
Зоя ни к кому так не относилась, как к Гарри. О высоких чувствах речи не было. Она утратила способность любить тогда же, когда пересохли ее слезные каналы. Узнав, что Гарри изменил ей, Зоя вскипела. Чуть не покалечила Айрата, уволила… Но прошло время, и она остыла. Простила бы уже. Да он, собака, предал ее — все сокровенные тайны ментам рассказал.
…Стало холодно. Температура в квартире поддерживалась одинаковой круглый год: двадцать два градуса. Зоя комфортно себя чувствовала в такой. Но когда ты мокрой долго стоишь на мраморе, становится зябко. Госпожа Одинцова вернулась в ванную, обмотала голову полотенцем, а сама облачилась в банный халат. Затем пошла за молоком.
Вылив остатки в стакан, подумала о том, что пора нанять новую домработницу. Чтобы каждый день работала и занималась в том числе покупкой продуктов. Но не жила в квартире. Трудилась на нее одно время совершенно замечательная таджичка. Старательная, кроткая, не требовательная: готова была спать в кладовке на том самом надувном матрасе, который Зое с Гарри заменил первую кровать. Но госпожа Одинцова все же уволила ее. Потому что не могла терпеть чужого человека на своей территории. Потом хотела назад взять, но снять ей комнату неподалёку, однако замечательная таджичка уже нашла себе другое место.
Зоя выпила молоко залпом. Хотела помыть стакан, но швырнула его в мусорное ведро. Промазала. Тогда она подняла его и шарахнула об пол. Стакан разбился на мелкие кусочки. Дорогой, богемский. И плитка теперь вся в стеклянной трухе, но Зое на это было плевать. Хуже то, что ей не полегчало.
Она ушла в спальню. Легла. Хотела поспать, но даже глаз не смогла сомкнуть. Вскочила, схватила телефон и принялась звонить.
— Зоя Александровна, здравствуйте, — услышала она в трубке. — Чего вы опять хотите от меня?
— Все того же, Дмитрий Иосифович.
— Я же сказал вам, что ничем не могу помочь.
— Но вы же обещали…
— Сделать все возможное, чтобы удовлетворить вашу просьбу, — закончил предложение Коцман-младший, повысив на Зою голос. — Но Плохая кукла как в воду канула. Не знаю я, где она.
— Врете. Сознайтесь, нашли другого покупателя. Того, кто предложил большую сумму.
— С вами невозможно разговаривать, — простонал он. — Дождетесь, я вас заблокирую.
— Я продолжу вам звонить с других номеров. Хочу напомнить вам, что я всегда добиваюсь своего!
Но Коцман ее уже не слушал, он бросил трубку.
Зоя не терпела этого. Как кто-то смеет обрывать разговор, который начала она? Казнить, нельзя помиловать!
О Каттиве Бамболе госпожа Одинцова слыхом не слыхивала до тех пор, пока не узнала о том, что о ней грезит ее братец. Об этом ей сообщил как раз Дмитрий Иосифович, когда она встретилась с ним, как с единственным приятелем Иванова, а по совместительству экспертом по куклам. За информацию тот затребовал нехилую сумму. Еще и в ресторане, куда его пригласила Зоя, ел в два горла. О своем родстве с Павлом она, естественно, ему не сообщила. Представилась человеком, заинтересованным в покупке коллекции Иванова, о которой была наслышана. Просила эксперта оценить ее. А подпоив, выведала многое из того, что Коцман, как приятель, не должен был рассказывать. Он вообще Зое показался гнилым человеком. И все же она не прекратила общение с ним. Более того, обещала платить за информацию и далее.
— Он бредит ею, — в который раз сказал Дмитрий, махнув очередной фужер красного флорентийского вина.
— А что в этой Плохой кукле такого особенного?
— Сам не понимаю. Но возьмите картину Эдварда Мунка «Крик». Что в ней? Я в пятом классе рисовал не хуже. Про «Черный квадрат» Малевича вообще молчу. Но эти картины стоят баснословно дорого, а Мунка еще и крадут постоянно.
— Но вы бы сами хотели заполучить Плохую куклу?
— Естественно. Только я бы ее продал. А Паша мечтает ею обладать. Из-за этой своей мечты квартиру и продал… Вам. Хотя именно вам не хотел. Он презирал вас. Называл дворняжкой. Узнал, когда вы явились с риелтором.
— А я этого не поняла. Имя запомнил?
— Лицо. И не это вот… — Он провел пальцами щеке, а потом дунул на них. Избавил себя от такого же. — Рот, подбородок. Они у вас отцовские.
— И все же он уступил дворняжке свою конуру?
— Только вы готовы были заплатить нужную ему сумму… А еще вина можно? — Он уже выпил бутылку. Зоя обходилась минеральной водой. Но Коцману не отказала в добавке.
— И что, купил он Плохую куклу?
— Нет, увы. Продавец «слился».
— Может, это была какая-то афера?
— Вряд ли. Пашу на бабки не разводили. Думаю, злая шутка. Кто-то поиздевался над ним. Человеком он был малоприятным, и у него имелось полно недоброжелателей, в нашем кругу в том числе. Мой отец, Иосиф Абрамович Коцман, человек, знающий о куклах все, уверен, что Каттива Бамбола навсегда утеряна. Я пытался убедить в этом Павла, но тот не желал меня слушать. Иванов был уверен, что она сохранилась до наших дней, и именно ее ему хотели продать.
— Кто?
— Какая-то женщина из Великобритании. Именно в Лондоне Каттива Бамбола погибла… Но что, если нет? Павлу ее показывали в скайпе. И все соответствовало. Но я тоже могу представиться кем угодно, показать подделку, выдав ее за оригинал, и так проучить кого-нибудь. Потому что, если я действительно обладаю раритетом, то не буду «сливаться».
— Мало ли что могло произойти, — пожала плечами Зоя. — А если продавец снова выйдет на связь, Павел вам расскажет?
— Думаю, да. Ему же нужно будет с кем-то поделиться.
— И вы мне сообщите об этом?
— Даже не знаю…
— Я щедро заплачу.
Дмитрий Иосифович дал согласие. И регулярно назначал Зое встречу в том же ресторане. Губа не дура была у Коцмана-младшего. Ризотто с морепродуктами в нем стоило как пара кило отборных королевских креветок. А вино, продаваемое за двадцать евро в любом итальянском супермаркете, тянуло на двести. Ничего конкретного Дмитрий не сообщал. Просто на халяву ел и пил. В итоге Зое это надоело. Она сказала, что больше не хочет иметь с ним дел. Но позавчера он позвонил и выпалил:
