— Кукле примерно двести лет.
— Да, так Иванов и говорил, — кивнула головой свидетельница.
— Она произведена в Венеции…
— Ах, вот почему Павел показал ее именно мне, — воскликнула Наташа, и мужчины воззрились на нее с недоумением. — Я обожаю Венецию, — пояснила она. — Это город моей мечты. Я провела в нем самые чудесные дни своей жизни и оттуда же привезла своего трубочиста… — Наташа осеклась. Ей самой стало неловко себя слушать. Что за восторженность! Ее надо демонстрировать в нужное время и в нужном месте. — Извините… Продолжайте, пожалуйста.
— Кукла была изготовлена для смертельно больной девочки ее отцом, зарабатывавшим на жизнь производством шикарных масок для элиты.
Наташа молчала. О том, что Катти стала последним утешением для больной чахоткой девочки, она уже сообщала старшему оперу. И он явно об этом не забыл.
— Синьорита умерла, — продолжил художник. — Ее похоронили. А вместе с ней — куклу.
— В коробке? — подивилась Наташа. Ее девяностолетняя прабабка, чуя скорую кончину, потребовала купить ей серьги с жемчугом. Уши у нее лет тридцать, как заросли, но она хотела упокоиться если не в них, то с ними. Купили, положили в гроб. Но без коробки, естественно.
— Я не понял? — Художник посмотрел на товарища майора. — Почему в ней? Гроб еще в Древнем Риме изобрели.
— Речь о кукле. Когда свидетельница видела ее, она лежала в коробке, — разъяснил тот. — Отсюда вопрос. — Как будто успокоил: не переживай, не долбанутая она, просто мысли свои не может выразить нормально.
Тот кивнул и стал щелкать по клавишам. Затем спросил у Наташи:
— Как она выглядела?
— Кто… она?
— Коробка.
— Фанерная. Прямоугольная. Внутри бархат.
— Что на ней было написано?
— Ничего.
— Просто фанерная крышка? Без ничего?
— Крест на ней имелся.
— Это гроб был. Для куколки. Синьорит, к слову, похоже одетых и причесанных, зарыли в одну могилку, как я уже и говорил. Но мародеры ее разорили. Труп девушки оставили, сняв с нее только ценное, а куклу утащили. К кому она потом попала в руки, неведомо. Но что в двадцатом веке ею играла дочка Муссолини, Анна-Мария — факт. — И продемонстрировал фото с надлежащей подписью, которое нашла умная программа.
— Выходит, у Павла пропала очень дорогая кукла, — не могла не отметить Наташа.
— Или она ушла за баснословные деньги, — проговорил Василий. — И если оплата была произведена наличными, то гражданина Иванова ограбили. Возможно, те же люди, что приобрели раритет.
— Он не продал бы куклу, — не согласилась с ним она.
— Даже если она тянет на двести тысяч долларов? Я наводил справки, антикварные игрушки могут столько стоить…
— И за миллион бы не согласился.
— Бросьте! Некоторые собственных детей продают за пару сотен тысяч рублей — не баксов. Жен проигрывают в карты. Матерей из-за квартир заказывают… — Василий махнул рукой. — А тут всего лишь куклы!
— Для таких, как Павел, они важнее людей.
— Допускаю. Но цена вопроса все решает, не так ли? — Наташа замотала головой, а Барановский на это не среагировал. — Продать одну куклу за двести тысяч, купить на эти деньги пять… Разве это не лучше?
— Если бы у вас был коллекционный «Роллс-Ройс», вы бы выставили его на торги, чтобы приобрести пять «Мазд»?
— Даже самая навороченная «Мазда» не стоит сорока кусков, — проворчал Василий. — Но ваша мысль мне ясна. Главное, обладать эксклюзивом. В этом вся крутотень.
— Именно. А если очень в деньгах нуждаешься, всегда можно продать не самые ценные экземпляры своей коллекции.
Она едва успела договорить, как дверь кабинета приоткрылась, и все увидели стажера.
— У потерпевшего на компе нет пароля, — выпалил он, глядя на старшего оперуполномоченного Барановского. — Я уже вычислил одного подозреваемого!
— Ай, молодца, — цокнул языком Василий. Судя по всему, с издёвкой. — Сгоняй, допроси его.
— Как раз собираюсь. Я уже узнал адрес.
Барановский тут же вскочил и вылетел из кабинета, чтобы проконтролировать инициативного подчиненного. А Наташу вскоре отпустили. И уже через час она лежала в своей девичьей постельке, грезя о бравом майоре. Но мечтам ее не удалось разгуляться, Наташа уснула буквально через пару минут.
Глава 4
Максим Челышев больше всех на свете любил свою бабушку. И не только потому, что она его воспитала. Мама тоже в этом принимала непосредственное участие. Да и отец. Умер, правда, рано. Но он имел место быть. В женском царстве Макс оказался только в двенадцать.
Но родители… они как другие планеты! А бабушка Лия — солнце, вокруг которого вращался Максимка.
Она была сельской учительницей, удачно вышедшей замуж. После войны писаные красавицы и работницы столовых (в голодные времена близость к кормушке была привлекательна) не могли себе пару найти. А Лия, низкорослая, худая, носатая, с черными взлохмаченными волосами, вечно таскающая в карманах крошки или семечки для птиц, нашла. Да какого жениха отхватила! Подполковника-вдовца. Да, он был старше ее, но всего на двенадцать лет. Его два сына от первого брака уже жили самостоятельно. У Лии и ее супруга на свет появился также мальчик. Павлуша. Жили чудесно. В том числе в Германии. Откуда привезли много хороших вещей: посуду, скатерти, елочные игрушки, две шубы, из которых впоследствии всей семье шапки шили.
Макс деда не застал. Он родился через пять лет после кончины старого вояки.
Мальчика, как всех детей, в положенное время отдали в садик, но тот категорически не желал в него ходить: рано вставать, есть противную кашу с комочками, гулять толпой, слушаться незнакомую тетю… Это все ФУ! Ему было хорошо с бабушкой. С ней он мог нежиться в кровати до девяти, кушать то, что любил: оладьи, сырники, пышки. Поскольку Макс был склонен к полноте, да еще обожал выпечку, после сытного завтрака они отправлялись гулять. В любую погоду. И ребенку нравилось и под дождем бродить, и в жару, и в мороз. Бабушка постоянно с Максом разговаривала. Рассказывала что-то из жизни, читала стихи, пела песенки на немецком. Она спрашивала его мнение насчет разных вещей и внимательно его выслушивала. Она научила Макса в четыре года читать и писать, и они вместе сочиняли сказки. Из всего этого следует, что ребенка мучили детским садом всего пару месяцев. Лия сжалилась над ним и взяла на себя обязанности воспитателя. Для этого ей пришлось пожертвовать своей работой — она, пенсионерка, все еще преподавала.
Макс рос и стремительно развивался. Исключительно умственно. Внешне оставался тем же низеньким пухленьким мальчишечкой с розовыми щечками. Эдаким пупсиком. Лия так его и называла: «мой пупсик». И трепала за розовые щечки.
