Поэтому, когда я говорю о метасознании, у меня и мысли нет о том, что это какая-то специфическая форма медитации, какое-то состояние мистического транса. Нет, это предельно рациональная вещь.
Есть наши «кони», чем бы они там ни были в действительности – генами, мемами, культурой, нажитыми поведенческими стереотипами, а есть возничий – то, что мы знаем о жизни не из неё самой (там, как мы знаем, лишь тени-представления хаотично движутся по стенам), а из научной реконструкции этой реальности.
Научная реконструкция реальности – это её системное моделирование на основании установленных фактов и корпуса научных закономерностей с последующим тестированием созданных моделей.
Если действия, предполагаемые нашей моделью, приводят к ожидаемому отклику той самой реальности, то мы вполне можем на эту модель полагаться, даже если она в чём-то и не идеальна.
И это мощнейший инструмент в руках нашего условного «возничего», который способен на самом деле играть на стороне белого коня. Да и что уж там – помогать чёрному в осуществлении его физиологических мечт!
Конечно, «возничий» – это никакая не «самость», не так любимое нами «я», а просто набор нейронных связей, которые способны соотнести наши желания и пережитый опыт с нашими знаниями. Вопрос, соответственно, в том, какими знаниями вы располагаете.
Если необходимые научные знания у вас есть, если они органично встраиваются в ваши модели реальности, с толком усложняют их, и тогда в них же, в этих моделях, естественным образом обнаруживаются маршруты. По сути, это уже решения – то, каким образом мы можем достичь удовлетворения наших потребностей или на худой конец обеспечить их разумную корректировку.
Интегрированное в наши представления о мире научное знание – освоенное, осмысленное, отработанное нами в практике – отрицает саму необходимость какой-то «силы воли». Как объяснял ещё Лев Семёнович Выготский: пока в вашей голове не вызрело ещё решение, вы – сколько ни тужьтесь – не сможете заставить себя что-то сделать; однако же как только решение будет принято, ваши действия не потребуют никакого дополнительного «волевого усилия».
Чем, с учётом имеющихся у нас знаний, точнее наша модель реальности, тем лучше будут и те маршруты, которые генерит наш мозг. Проще говоря, если у вас не получается найти путь к желанной цели – дело в модели реальности, которую построил ваш мозг. И скорее всего, ей просто недостаёт нужных знаний.
Метасознание – это навык, навык останавливаться, обозревать пространство фактов, относящихся к делу, а затем использовать имеющиеся у вас знания о закономерностях мира для построения более точных моделей реальности и более изящных маршрутов ваших действий при движении к цели.
Но, опять-таки, эти научные знания о мире, о своём собственном мозге, о человеческом поведении и т. д. и т. п. должны в вас быть. А это непросто – слышал звон, да не знаю, где он. Над знанием нужно работать, чтобы оно входило, или, если хотите, прорастало нейронными связями в те нейрофизиологические системы, обращаясь к которым ваш мозг принимает решения.
И честно говоря, я не знаю, как в современном мире – столь конкурентном и токсичном – можно рассчитывать хоть на какой-то успех, полагаясь лишь на наивно-бытовые представления о мире.
Это примерно то же самое, что выйти на бой, размахивая белым флагом. Может, повезёт, конечно, – выживете. Но выиграть это сражение у вас вряд ли получится.
Информация на карте
Все наши знания, всё наше существование исходят из связи нейронов между собой.
ТИМОТИ БЕРНЕРСЛИ
Мы с вами движимы нашими базовыми потребностями. Да, зачастую они глубоко в нас запрятаны, одеты в какие-то культурные одежды, но они, и только они, – наш внутренний драйвер и навигатор.
Было бы большой ошибкой делить наши потребности на физиологические и культурные. Одно в нашем мозге никак не живёт без другого, а культурные, как мы уже говорили, являются лишь субпотребностями в рамках базовых, биологических.
Понятно, что человек, который, например, занимается искусством, ищет восхищения. И хотя рисование, написание стихов или романов, а также музыка и прочие творческие штуки формально не имеют никакого отношения к продолжению рода, изначальный источник этой мотивации – сексуальный, та самая потребность в восхищении, эмоциональном чувствовании
[11].
В нашем мозге нет знака равенства между сексом и продолжением рода. Когда животные реализуют свои сексуальные потребности, они не думают о будущих щеночках, котятках, маленьких чудных крольчатах, которые появятся на свет по случаю внезапного родительского соития. Нет, животными движут банальный гормональный сдвиг и соответствующие физиологические изменения в организме.
В мозге есть другая связь – между желанием соития и действиями, которые могут к нему привести. А для этого нужно, чтобы одно животное очаровало другое животное, а то, в свою очередь, попало под это очарование.
Какая разница, что думает девушка-собака (и думает ли она вообще), допуская к совокуплению с собой конкретного юношу-пса? Важно, чтобы он нашёл способ, который бы позволил ему растопить её холодное сердце, произвести на неё впечатление, очаровать её.
И я уж не говорю про павлинов. В их случае эволюция и вовсе пожертвовала инстинктом самосохранения в угоду инстинкту продолжения рода. Павлиний хвост поставил в своё время Чарльза Дарвина в тупик – он никак не мог взять в толк, каким образом природа могла настолько ошибиться в расчётах!
В нашем мозге нет знака равенства между сексом и продолжением рода.
Впрочем, именно этот эволюционный эксцесс и помог Дарвину сформулировать теорию не только естественного, но и полового отбора.
Загадочная мутация в мозгах павлинов-самок сделала их падкими на яркое хвостовое оперение самцов. В результате те генетически были вынуждены соревноваться за длину хвоста, отращивая его до таких размеров, что птицы сильно потеряли в мобильности, важной для самосохранения.
Но как бы там ни было, генам, которые отвечают за длинный павлиний хвост, благоволили гены, отвечающие у самок за половое поведение.
Павлин-самец не может напасть на самку и принудить её к сексуальной близости, анатомия не позволяет. Поэтому остаётся только очаровывать. И вот токующие павлины-мальчики крутятся в своих территориальных квадрантах, а павлины-девочки ходят вокруг и смотрят на этих красавчиков…
Пока, наконец, какой-то из них, широкохвостый, не западёт им настолько в душу (вот оно – восхищение!), что она потеряет голову и решится вступить в соответствующий квадрант, пойдя таким образом на последующую, теперь уже неизбежную почти сексуальную близость.
