Итак, задача языка не только в том, чтобы обеспечить нам коммуникацию с другими людьми и взаимную передачу знаний. Этот эффект очевиден и лежит на поверхности.
Но есть и другой, не менее существенный, значение которого мы, на мой взгляд, недооцениваем: мы используем язык, чтобы организовывать наш собственный опыт, образуя таким образом саму структуру нашего внутреннего мира.
Если лишить нас языка, мы, конечно, сможем как-то ориентироваться в окружающем мире, но мы не сможем строить долгосрочные планы и контролировать свои порывы, мы не сможем оценивать эффективность принимаемых решений и понимать мотивы других людей.
Проще говоря, без языка, организующего наш внутренний мир, мы будем сильно ограничены в том, чтобы видеть невидимое. А это «невидимое» – и есть, по большей части, действительная реальность человека, жизнь которого, так или иначе, полностью разворачивается в системе социальных отношений с другими людьми, так же пользующихся языком.
Когда мы говорим «власть», «деньги» и даже «секс», мы, на самом деле, указываем на то, чего нет – на невидимое.
Да, есть «институт государственной власти», но он, согласитесь, существует лишь в нашем воображении. Мы, при всём желании, не можем с ним столкнуться. В лучшем (или худшем) случае, мы столкнёмся только с конкретными людьми, которые, как считается, имеют эту власть – чиновниками, полицейскими, судьями и т. д.
Мы можем думать, что «деньги» – это те бумажки, которые лежат у нас в кошельках. Но на самом деле это не так. Деньги являются «деньгами» только до тех пор, пока существенное количество людей верит в них как в «деньги». Как только большинство людей откажется в них верить и менять товары-услуги на эти бумажки, они перестанут существовать как «деньги».
Наконец, «секс» – это же тоже не какой-то конкретный половой акт (для конкретного полового акта эволюции миллион лет никаких слов, как вы понимаете, не требовалось). «Секс» – это сложная история, нагруженная моральными ограничениями, взаимными обязательствами, знаниями о том, как его «можно» делать, а как «нельзя», в каких ситуациях он «неуместен», а в каких, напротив, «обязателен» (если только, конечно, у вас голова не болит).
Всё это, иными словами, несуществующие вещи, которые, впрочем, кажутся нам вполне реальными. И эта реальность несуществующих вещей, составляющих пространство нашего собственного внутреннего мира, обусловлена наличием языка.
Если бы не было этих слов, мы бы не испытывали тревоги, встречаясь с чиновниками и другими представителями власти, мы бы, не спрашивая и не оплачивая, брали с полок магазинов то, что нам нравится. Да и к сексу мы бы приступали только в случаях действительной необходимости, а возможности использовали бы, какие придётся.
В общем, без языка мы бы стали в значительной степени реактивны, лишились осмысленности и перестали бы замечать установленные культурой правила. Мы бы жили по указке своей процедурной памяти, что сделало бы наше существование в обществе культуры (со всеми его предрассудками и условностями, призванными удержать наши биологические инстинкты «в рамках приличия») невозможным.
Процедурная память (в отличие от декларативной, обусловленной именно языковыми связками с опытом) недостаточна для того, чтобы видеть то, что не существует как физическая данность, а такова, по существу, вся наша культура.
Культура, по сути, вся находится в наших представлениях, и реальна только потому, что мы разделяем друг с другом эти представления.
Определённые прогнозы процедурная память, конечно, позволяет нам сделать – например, она предоставляет шанс избежать вторичного наступания на грабли. Но если мы сталкиваемся с реальностью, которая не сообщает нам о себе фактическими физико-химическими раздражителями, без декларативной (языковой) памяти уже не обойтись.
Иными словами, наш «внутренний мир» структурирован языком, и мы пользуемся словами языка как рыболовными сетями, которые мы закидываем в то содержание (наши опыты и знания), которое хранится в «чертогах нашего разума», и выуживаем из всего его объёма именно то, что поможет нам создать модель реальности для данной, конкретной жизненной ситуации.
Загадки дефолт-системы
Образ может изображать отношения, которые не существуют.
ЛЮДВИГ ВИТГЕНШТЕЙН
Другие люди – это физические объекты, обладающие определёнными физическими свойствами (они имеют определённые размеры и формы, характерным образом перемещаются в пространстве, издают звуки, запахи и т. д.,ит. п.). Если бы вы страдали аутизмом, то это было бы для вас очевидным фактом.
Но, к счастью, большинство из нас аутизмом не страдает, а это значит, что у нас с вами неплохо работают зеркальные нейроны и дефолт-система достаточно активна
[25]. И именно благодаря этим функциональным единицам нашего мозга мы и воспринимаем других людей как нечто большее, чем просто физический объект со специфическими свойствами.
Повторю ещё раз: другие люди – это просто физические объекты материального мира, а то, что мы думаем о них, – это уже результат психологической реконструкции, которую мы создаём о каждом человеке в своём же собственном воображении.
То, что вы воспринимаете других людей «живыми», предполагаете, что они что-то «чувствуют», «думают», «переживают», чего-то «хотят», как-то к вам «относятся» и т. д., – это то, что ваш мозг, почти буквально, дорисовывает (приплюсовывает) к фактической (физически воспринимаемой) реальности.
• Зеркальные нейроны помогают нам понять намерения и мотивы других людей. Это происходит за счёт того, что эти нервные клетки, по существу, как бы заставляют нас мысленно повторять за другим человеком его движения.
Нашему же мозгу известно, с какой целью мы бы сами стали делать эти движения, а потому он может догадаться (почти почувствовать, ощутить), какие цели другой человек преследует – зачем ему это.
• Дефолт-система мозга решает задачу «расшифровки» поведения других людей чуть иначе. Исследования ДСМ показали, что эта система мозга является, своего рода, фабрикой по производству образов «других людей», которые мы субъективно воспринимаем как своего рода истории (нарративы) о них.
При этом каждая такая история (на то она и нарратив) имеет, так сказать, свою «мораль»: как в басне – какой-то смысл, к которому мы тенденциозно подтягиваем свои знания о данном человеке.
В результате мы учитываем только те факты, которые этой «морали» подходят, а остальные – отбрасываем, чтобы не портить «красоту» нашей картинки.
То есть в этих образах куда больше вас, чем реальных других людей (с их действительными переживаниями, состояниями, отношениями и т. д.).
В действительности, ваше собственное отношение к ним (полезны или нет, комфортно вам с ними или нет, возбуждают они вас или нет) и породило соответствующие смыслы («мораль»), вокруг которых ваш мозг лишь виртуозно пожонглировал фактами.
