— Это еще кто такой?
— Он работал здесь сантехником.
— Понятия не имею, о ком ты говоришь! — Лизавета не отрывала взгляда от экрана телевизора. Шло одно из тех ток-шоу, в которых участники добровольно позволяли посторонним людям копаться перед камерами в их грязном белье.
— Елизавета Константиновна, — я подсела к ней на диван, — прошу вас, вспомните того человека, которого вы видели здесь, когда Дмитрий впервые привез вас в этот дом.
Андреева меня будто не слышала, проблемы в семье совершенно посторонних людей волновали ее больше, чем свои собственные.
— Ты что-то сказала? — спросила она, когда началась реклама.
— Да, если кто-то и знает принцип работы водоворота и как его на время отключить, то только Георгич. Надо его разыскать.
Лизавета вроде бы услышала меня, но ничего мне на это не ответила. Реклама закончилась, и она снова уставилась на экран. Разговаривать с ней, пока не закончится это ток-шоу, было бессмысленно. Я отправилась в комнату напротив и первым делом позвонила охраннику, который дежурил в больнице у Николаса.
— Привет! Это Охотникова. Как дела?
— С полчаса назад в отделении вертелся подозрительный персонаж. Вроде одет как медик, даже стетоскоп на плечах висел, только его никто из местного персонала не признал.
— Что он хотел?
— По-моему, собирался зайти в седьмую палату, но срисовал меня и прошел мимо. Покрутился в холле и пошел обратно. Зайти к Андрееву не решился, да я бы его и не пустил туда.
— Фоторобот составить сможешь?
— Я видел только его уши, все остальное было закрыто шапкой, очками и медицинской маской. Он даже обе руки в карманах держал.
— Надо было его задержать.
— Женя, ты же знаешь, нас предупредили, чтобы все тихо было, поскольку пациентам покой нужен. А когда этот очкарик появился, в коридоре полно больных было.
— Я поняла. Не теряй бдительности, возможна любая провокация.
— Я и не теряю, — заверил меня охранник.
Поговорив с ним, я набрала номер следователя Наумченко.
— Да, Евгения, слушаю вас! У вас есть какие-то новости?
— Есть. — Я рассказала про письмо и посылку. — Петр Остапович, лодка была заказана в тарасовском рыболовном интернет-магазине на имя моей клиентки с курьерской доставкой, но она этого не делала. Я подумала, что можно попытаться выяснить, откуда был сделан заказ. Собственно, для этого я вам и звоню. У вас же наверняка есть такие возможности…
— Да, мне нужны все детали этого заказа, я дам задание нашему компьютерщику выжать из этого максимум информации, — пообещал Наумченко.
— Я сфотографировала накладную, которая была в посылке. После разговора вышлю вам ее фото.
— Хорошо. А что вы вообще думаете об этом? Зачем нужна лодка? Неужели вашей клиентке придется Волгу на ней пересекать?
— Не думаю. Здесь есть пруд, который служит как бы естественной преградой. Пересечь его невозможно, в середине водоворот.
— Откуда преступнику это известно?
— На днях он каким-то образом проник на соседнюю территорию.
— Значит, его надо там брать!
— Не думаю, что все так просто, но группа захвата скорее всего понадобится.
Мы обсудили с Наумченко еще кое-какие моменты. Едва я отключила связь, в комнату зашла Лизавета.
— Собирайся! — скомандовала она. — Поедем в «Три бочонка».
— А это ничего, что он в полуподвальном помещении находится? — уточнила я, надеясь, что Лизавета одумается.
— Так я же не одна туда пойду, а с тобой. Ты же мой бодигард, — Андреева сделала акцент на этом слове, — вот и будешь охранять меня.
— Вы уже однажды пригласили меня в этот закрытый клуб, хотя знали, что я не пройду фейсконтроль, — напомнила я.
— Женя, давай не будем об этом. Сейчас совершенно другая ситуация. Мы пойдем в «Три бочонка» не развлекаться, а искать того гота.
— Какого гота?
— Я вспомнила человека, про которого ты меня спрашивала. Никогда не знала, как его зовут, да и тогда, когда он бросился ко мне со своими приветствиями, я не признала его. Он ведь без грима был, только потом, когда я увидела его в клубе в готическом образе, до меня дошло, что это он. Женя, а ты уверена, что этот Георгич в курсе, как остановить водоворот?
— Он раньше здесь работал сантехником и как-то по пьяни рассказывал Степану, что можно управлять водоворотом, но тот в это не поверил. Потом Георгича уволили по причине оптимизации расходов. — Я назвала официальную версию, но основной причиной, скорее всего, было знакомство этого работника с Елизаветой Константиновной. — Степан стал за доплату совмещать обязанности садовника и сантехника. По идее, Георгич должен был рассказать своему преемнику о том, как управлять искусственной преградой, но, похоже, он обиделся, что его уволили, и промолчал.
— Не факт, что мы этого гота сегодня в клубе застанем, я там пересекаюсь с ним крайне редко, но можно у его приятелей разузнать, как найти Георгича. Женя, скажи, тебя в спецшколе учили изменять внешность?
— Учили.
— Это хорошо, молодежных клубов много, нас в них зачастую не пускают, вот Кныш и решил создать альтернативное заведение, куда соплякам дорога закрыта. Женя, тебе надо не только выглядеть на сорок пять плюс, но и выбрать для себя какое-то направление. Готом становиться не советую, они устраивают для новичков проверку, водят их на кладбище. Я не сомневаюсь, что тебя этим не запугать, только лишнее все это.
— Готом я меньше всего себя ощущаю, — успокоила я Лизавету.
— Ты кислотную музыку любишь? Транс, джангл? — поинтересовалась Лизавета, и я отрицательно покачала головой. — А хотя бы рейв или хаус?
— Нет, психоделическая музыка — это не мое.
— Жаль, мне показалось, что ты органично смотрелась бы среди кислотников. Впрочем, не буду тебе навязывать свое мнение, сама выбирай, кто тебе ближе — панки, хиппи, растаманы…
— Елизавета Константиновна, а вы, простите, панк? — Этот вопрос давно вертелся у меня на языке, но я смогла задать его только сейчас.
— Да, я — панк! — гордо заявила она. — Но ты, Женек, в отличие от меня, не склонна к эпатажу. Недостаточно соорудить на голове ирокез, надеть косуху и цепи, чтобы сойти за свою. Мы, панки, — дети улиц. Вот я выросла на улице в буквальном смысле, отец напивался до чертиков и гонялся за мной и матерью с топором. Когда она была в рейсе, а это случалось часто, поскольку мама работала проводницей, то — за мной одной. Я спала в подъездах, на чердаках, на скамейках в парке. Я через всю жизнь пронесла эту неустроенность, она частичка меня. Вот ты, Женек, рассказывала мне про свое детство. Платьица с оборочками, видите ли, отец не разрешал тебе надевать… А ты зимой ходила в школу в рваных кедах, потому что тебе больше нечего было надеть? Не отвечай! Я и так знаю, что ты с детства была обеспечена лучшими шмотками, пусть не девчоночьими, а унисекс, зато модными и теплыми. А я ходила по снегу в рваных кедах, но мои одноклассники даже не догадывались, что у моей семьи нет денег на обувь, они думали, что мне так нравится, что это часть моей философии. Я не плакалась никому в жилетку, я шла по снегу, морозила пятки и свысока смотрела на тех, у кого на ногах были сапожки с натуральным мехом. Вот я — панк! А ты — нет! Ты вообще понимаешь себя? Знаешь, кто ты такая?
