— Конечно, я уверена! Мне же мама сама сказала! И она тоже удивлена была, потому как больной ничего не рассказывал про туберкулез! И вы тоже там были, можете подтвердить, что мама правду говорит! Вы же свидетель!
— А где сейчас Наталья Романовна? — спросила я, про себя подумав, что история эта явно не случайна.
Ирина ответила мгновенно:
— Ее на разбирательство вызвали, на главную, ну, то есть центральную подстанцию. Как она только уехала, я сразу же позвонила вам, чтобы вы помогли маме… Если бы она одна, без свидетеля работала, то ее бы точно уволили, больные ведь всегда правы, а не врачи. Но вы можете подтвердить, что мама правду говорит! Комиссия в два состоится, уже скоро… Пожалуйста, скажите им, что мама не виновата!
— Так, на центральной подстанции, точно? — спросила я. — Я отправлюсь туда, чтобы успеть к началу разбирательства!
Где находится центральная подстанция «Скорой помощи» города Тарасова, я уже знала, ведь именно туда я поехала в тот день, когда проходила собеседование, устраиваясь фельдшером.
Я изо всех сил жала на педаль газа, проскакивая знаки с ограничителями скорости, и наверняка за нарушение правил меня поджидают квитанции со штрафными санкциями.
Однако сейчас мне было абсолютно без разницы, какую сумму придется выложить за превышение скорости — лишь бы дорожный патруль не остановил мою машину, это сейчас совершенно некстати…
Несмотря на то что на дороге мне не попадались сотрудники дорожной полиции, на разбирательство по делу Натальи я все же опоздала.
Секретарь сказала мне, что комиссия собирается в актовом зале на четвертом этаже, и я, не ответив на ее вопрос, кто я и по какому поводу, взбежала на верхний этаж подстанции.
Дверь актового зала была открыта, и я увидела, что все помещение заполнено народом.
По всей видимости, на комиссии присутствовали начальники и заведующий с различных подстанций. Они не были одеты в медицинскую форму, мужчины в основном были облачены в брючные костюмы строгих тонов, женщины — в светлые блузки и юбки. Присутствующие сидели в креслах, а на сцене стояло пять стульев, на которых восседали пятеро человек, две женщины и трое мужчин.
Ни одного знакомого мне лица я не увидела, хотя заведующий пятой подстанцией, Андрей Максимович, должен был находиться на разбирательстве.
Один из людей на сцене строгим голосом громко произнес:
— Вызывается врач пятой подстанции, Наталья Романовна Дьякова.
Присутствующие переговаривались между собой, создавая равномерный гул.
Однако, когда со стула первого ряда поднялась поникшая, как-то ссутулившаяся женщина, зал стих.
Наталья словно хотела выглядеть незаметнее и издалека напоминала сгорбленную старушку.
Однако, когда Наталья поднималась на сцену, мне показалось, что она что-то про себя решила, выпрямилась и пошла уверенным шагом.
Все присутствующие уставились на нее, и я бы не сказала, что выражения их лиц казались дружелюбными.
Напротив, создавалось впечатление, что женщина идет в клетку с тиграми, которые только и ждут, когда можно будет растерзать свою добычу.
Врач встала напротив сидящих на креслах начальников — точь-в-точь Жанна д’Арк перед инквизиторами, только без кандалов.
— Мы слушаем ваши показания в деле пациента Лихачева, — проговорил пожилой мужчина, наверняка самый главный из начальников.
Наталья подняла голову и произнесла:
— Стас Лихачев, тридцати пяти лет, вы-звал «Скорую помощь» с жалобами на высокую температуру и слабость. Несмотря на то что болезненное состояние длилось около недели, пациент не вызывал участкового врача, так как, по его собственному признанию, надеялся, что температура понизится сама. Я произвела осмотр больного, прослушала легкие. С подозрением на пневмонию Лихачева отвезли в отделение общей терапии. О том, что у больного — туберкулез, он не говорил ни мне, ни моему фельдшеру. Это все, что я могу сказать по поводу данного случая.
— А вот пациент, напротив, утверждает, что говорил вам про наличие у него туберкулеза! — возразил тот же самый мужчина. — И он заявляет, что врачи попросту не выслушали его, проявили в отношение него грубость и без разговоров повезли в какую-то больницу, хотя надо было доставить его в совершенно другое отделение! И как, скажите на милость, вы это объясните?
— Я, в свою очередь, утверждаю, что ни о каком туберкулезе речи не шло! — настаивала на своем Наталья.
Однако ее грубо перебила женщина лет сорока пяти, соседка пожилого оппонента врача:
— Это грубая врачебная ошибка, которая могла бы повлечь за собой серьезные последствия, включая смерть пациента! Я считаю, что врач повела себя вопиющим образом, проявив невнимательность, незнание симптоматики заболеваний, вследствие чего и назначила неправильное лечение!
— Лихачев не говорил про то, что у него туберкулез! — попыталась возразить Наталья. — Вы можете спросить моего фельдшера, она свидетель, который подтвердит мои слова! Вы сами понимаете, что туберкулез невозможно определить при первичном осмотре, а если о диагнозе пациент не говорил, то врач, естественно, станет подозревать пневмонию!
— Это только ваши оправдания! — злобно заявила женщина, которую я про себя окрестила «крокодилицей». — В любом разбирательстве по поводу неправильно оказанной врачебной помощи мы доверяем прежде всего пациенту, так как врач может попросту скрыть важные детали, чтобы оправдать свое неверное поведение! А так как Лихачев настаивает на том, что сообщал вам о своем заболевании, вся вина за неправильное лечение лежит только на враче!
— Это неправда! — воскликнула Наталья. — Больной умолчал о диагнозе, если бы он сказал о туберкулезе, вы думаете, мы повезли бы его в терапию? Да зачем нам, скажите на милость, ехать в другое лечебное учреждение? Я понятия не имею, почему пациент ничего не сказал о туберкулезе, и, скорее всего, таким образом он просто хотел получить возможность нажаловаться на врачей «Скорой помощи»!
Последние слова Натальи потонули в общем шуме.
Присутствующие словно обезумели и сейчас напоминали не разумных людей, а стаю кровожадных гиен, которым вид беспомощной жертвы придал ярости и жестокости.
Заведующие других подстанций, другие начальники перебивали друг друга, обвиняя Дьякову в непрофессионализме, вопиющей неграмотности и, как один, настаивали на ее увольнении.
— Довольно обвинений! — раздался внезапно громкий, рассерженный голос.
Я повернула голову в ту сторону, откуда доносилось требование, и узнала в поднявшемся со стула рассерженном человеке Андрея Максимовича Трубецкого.
Его возмущенный выкрик возымел свое действие — остальные присутствующие замолкли, видимо, от неожиданности.
— Я собираюсь привести доводы в защиту врача Дьяковой! — заявил Трубецкой. — Я являюсь заведующим пятой подстанции, где работает врач Наталья Романовна, и могу заявить с полной ответственностью, что она является высоким профессионалом, врачом высшей категории и не может совершить подобную ошибку! Больной Лихачев ничего не сказал о наличии у него туберкулеза, поэтому Дьякова отвезла его в отделение терапии с подозрением на пневмонию!
