— Ну что вы! Зовите меня, пожалуйста, Лиззи. Так меня зовут все друзья. Надеюсь, мы с вами подружимся. — Дружить мне хотелось меньше всего, но ради Милли, ради Нейтана я кивнула.
— Элизабет, я хочу поговорить с тобой до того, как ты встретишься с Милли. — Нейтан был подчеркнуто вежлив и холоден. — Ты должна понять: тебя долго не было, Милли не знает тебя, для нее мамой стала Эмма.
— Она называет вас мамой? — Глаза женщины наполнились слезами. На миг мне даже стало ее жаль.
— Нет, Милли зовет меня по имени. — Мой ответ успокоил Элизабет, она даже чуть улыбнулась кончиком губ.
— Ты не рассказывал ей обо мне? Не показывал портреты? — И вновь она взяла Нейтана за руку. Ну сколько можно?
— Ты уехала с другим мужчиной, я был зол на тебя. — Я завидовала спокойствию мужа, внутри меня все бурлило. Инстинкты требовали убрать соперницу и от мужа, и от дочери.
— Я понимаю. — Ее рука безвольно упала на стол, а сама женщина опустила голову и замолчала, будто пытаясь смириться, но в следующую минуту она подняла взгляд, и в ее глазах застыла решимость. — Я для нее чужая, но она для меня — нет! Я потеряла почти три года ее жизни, но впереди еще так много времени. Не отнимай у меня дочь, молю тебя, Нейтан. — Женщина схватила его за руку, по ее щекам текли слезы, а в глазах было столько мольбы, что я не выдержала.
— Успокойтесь, Лиззи. — Я взяла ее ладонь, она была ледяной. — Никто не лишит вас дочери. Нам необходимо договориться между собой, что и как рассказать Милли. Мы все любим ее и не хотим причинить ей вред.
— Правда? — Элизабет смотрела с надеждой, но не на меня, на Нейтана.
— Да, Эмма права, — нехотя подтвердил мои слова муж, наверно, мне не стоило давать таких обещаний.
— Предлагаю сказать, что ты была больна и не могла приехать к ней, а сейчас твое самочувствие наладилось. В какой — то степени это правда.
— Я бы никогда не бросила ни тебя, ни Милли. Я люблю вас всем сердцем.
Ее оговорку заметили все. Судя по тому, с каким вызовом смотрела Элизабет, это была не оговорка. Вся моя жалость к ней ушла. Я внимательно наблюдала за мужем, но он был спокоен и невозмутим. Нейтан сделал вид, что ничего не услышал, более того, он держался холодно с бывшей женой. И это не могло меня не радовать.
— Элизабет, если я узнаю, что твое общение не идет Милли на пользу, то буду вынужден отказать тебе в гостеприимстве.
Взгляд Нейтана был строгим, губы поджаты. Всем своим видом он показывал, что Элизабет для него чужая. Такая манера поведения подарила мне уверенность, и я чувствовала себя уже не так скованно.
— Я не враг своей дочери! — горячо воскликнула женщина, но что Нейтан лишь спокойно ответил:
— Очень на это надеюсь.
Все приступили к завтраку. Мне кушать не хотелось, но я заставляла себя. Хотя бы ради того, чтобы выпить зелье. Или не пить? Если я подарю Нейтану ребенка, никакая Элизабет не встанет между нами. Наш брак не расторгнут. По крайне мере, без моего согласия, а я буду не согласна! Эта мысль была заманчивой и одновременно гадкой. Манипулировать, понести только для того, чтобы удержать мужа. А потом? Жить и чувствовать, что меня не любят, а лишь терпят? Нет. Я не поступлю так никогда. Я хочу, чтобы меня выбрали потому, что любят, дорожат.
«Наш ребенок будет желанным, или его не будет вовсе», — после этого обещания самой себе я ощутила спокойствие.
Атмосфера за завтраком не была радужной, а окончание вышло и вовсе скомканным. Элизабет настояла на разговоре с дочерью сразу после завтрака. Более того, она привела доводы, почему объясниться с Милли стоит им двоим без меня. Нейтану не нравилась эта затея, но возразить было нечего. Действительно, вряд ли мне будет приятно слышать историю любви Элизабет и Нейтана и, возможно, Милли и вправду не захочет общаться с родной матерью, чтобы не обидеть меня.
* * *
Ритуал, который разработал мой свекор, был связан с лунным циклом. Первую часть обряда я уже сделала на растущей луне — подготовила артефакт. В полнолуние мне необходимо создать связь между духом и артефактом. Это требовало от меня умений, а в частности — сделать два сложных плетения. Я уже долгое время пыталась выполнить их идеально, но получалось плохо. Нити должны быть слишком тонкими, а плетение слишком ажурным. Я то путалась, завязывая узлы, то натягивала слишком сильно, и нити рвались. До новолуния осталось всего три дня. Все свое свободное время я практиковалась. Сейчас получалось еще хуже, ведь все мои мысли были в саду. Изредка выглядывая в окно, я видела, как Нейтан и Элизабет ведут за руки Милли и рассказывают ей что — то. Девочка была настроена дружелюбно, и это меня радовало. Взгляды же, которыми обменивались ее родители, породили в моем сердце ревность. Я и не думала, что могу испытывать подобное чувство.
Отойдя от окна, я сосредоточилась на плетении. Призвав свои молнии, заставила их не искрить, а мягко струиться, образуя тончайшую нить. Она сверкала, но текла, создавая нужные мне линии. Аккуратно переплетая, я старалась контролировать натяжение нитей. Работа была кропотливой, спешка была здесь неуместна, и мои руки уже болели от напряжения, но я не сдавалась. Осаждая саму себя, чтобы не ускориться, я перевела дыхание и продолжила вести нить. Сейчас мне надо было переплести между собой два элемента, и тогда останется лишь финальный завиток. Медленно и аккуратно я проделывала работу, чувствуя, что отдаю слишком много сил. Финальный завиток получился немного неровным, но все же плетение удалось сделать. Ни одна нить не порвалась и не запуталась.
Я устало присела в кресло. Мой лоб покрылся испариной. Надо признаться, что моих сил не хватит для ритуала. Я не сплету два сложных плетения одно за другим. После первого я уже чувствую слабость, а на второе у меня просто не останется сил. Что же делать? Отказать Арике я не могу. Попросить помощи у Адама?
— О чем задумалась, цветочек?
Я устало улыбнулась: что Нейтан, что Арика постоянно называли меня цветочком. Если вначале меня это обижало, то теперь я спокойно реагировала на такое обращение.
— Думаю о ритуале.
— Не удаются плетения? — Арика погладила меня по волосам, словно утешая.
— С трудом, но дело в том, что мне не хватает силы.
— Мы можем подождать. До пробуждения сил Милли еще много времени.
Девочке всего три года. Обычно силы пробуждаются в возрасте двенадцати — тринадцати лет, когда маг готов принять стихию, слиться с ней, научиться слышать ее и контролировать.
— Я могу попросить о помощи Адама, — предложила я, но Арика изменилась в лице и категорично заявила:
— Исключено.
— Но почему? Он магистр, ученый, артефактор!
Я не понимала, почему Арика отказывается от его помощи. Может, она передумала? Тогда мне не стоит настаивать.
— Эмма, время есть, я не хочу спешить.
Нет, тут дело не в сомнениях. Неужели Арика боится?
