Вспомнив, что живому нужен отдых, на закате Фиро сам лег на землю, но заснуть не смог. Из-под земли шли монотонные глухие удары, словно огромный молот бил по мягкой породе размеренно и мощно. Фиро лежал всю ночь, вслушиваясь в эти звуки, и лишь под утро понял, что происходят они из его собственной груди – стук сердца. А еще ветер дыхания, постоянный шелест, движение воздуха, нарушение необходимой тишины – непозволительная уязвимость. А ведь когда-то он уже был таким – живым, ненадежным, слабым.
Ощущение собственной беспомощности страшило, а тело, постоянно предающее, постоянно жаждущее то отдыха, то сна, то воды, вызывало досаду и злость. Как много ненужных проблем и лишних действий, которые постоянно сбивают с цели, заставляют отвлекаться от выбранного пути, делают заметным для врага. Он пытался не спать и не дышать – все это было тщетно и глупо. Теперь тело само решало, что нужно делать и как существовать дальше.
Мирной и неспешной жизнь в гареме принца казалась лишь на первый взгляд. Тысячу красавиц ежедневно кормили и наряжали многочисленные служанки. Большинство из них были немыми и глухими. Так, не пророняя ни звука эти люди-тени появлялись утром и исчезали с приходом темноты. До вечера жизнь казалась сказкой – каждый день новые наряды, изысканная еда, купание в морской лагуне, отгороженной от открытой воды каменной стеной, прогулки в саду.
Но все это не имело совершенно никакого значения. Ни наряды, ни вина, ни еда не могли обрадовать наложниц. Просыпаясь с утра, они в страхе ждали вечера, когда тонкий голос главного евнуха объявлял имя той обреченной, которой не суждено будет вернуться в гарем грядущим утром.
Таме Инишер был чужд и непонятен. Здесь царил дух дикого, таинственного юга, с его суровыми нравами, с его испепеляющим зноем, с его легендами и сказками, чарующими и пугающими одновременно. Здесь было страшно. Страшно от того, что тайна, к которой суждено прикоснуться, оказалась совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки…
Тама вглядывалась во тьму сада, и каменные змееголовые статуи отвечали ей взглядами своих выпученных глаз с темными дырками вместо зрачков. Царство змей. Воистину это место было таковым. Власть змей чувствовалась всюду. Им поклонялись, их ублажали, их боготворили. Их очертания крылись в узорах на шерстяных коврах, в бесконечном переплетении узких улиц, в очертаниях храмов, похожих на свитые тугие пружины с острыми луковицами наверху.
Из окон третьего этажа просматривалось море. Темнеющие в вечернем сумраке кипарисы и акации обрамляли мраморные ступени, каскадом спускающиеся к маслянисто-черной воде. Трудолюбивые как муравьи садовники наскоро заканчивали вечернюю работу, спеша поскорее убраться в свои каморки – псари выводили на прогулку собак. Каждый раз Тама с замиранием сердца разглядывала огромных псов, каждый из которых превосходил размерами крупного льва. Те самые терьеры из первой десятки. Когда один из этих монстров пролаял зловещим глухим басом, нервы одной из наложниц не выдержали.
– Пусть он замолчит! Пусть замолчит! Проклятый пес! – причитала совсем юная невольница-темноморка, неописуемо красивая, с шелковистым водопадом алых волос за смуглыми плечами.
Девушки сидели на укрытых пуховыми перинами скамейках возле небольшого фонтана, спасались от духоты, не проходящей полностью даже ночью.
– Тише, Шейран, успокойся, – обняла ее за плечи та самая бывшая фрейлина, которую, как оказалось, звали Мартель, – а то разгневаешь старшего евнуха и он отправит тебя в покои принца.
– Какая разница! – зло огрызнулась темноморка. – Рано или поздно мы все туда попадем и больше не вернемся.
– Никто не знает, что принц делает с наложницами. Может он отпускает их на свободу? – наивно предположила Мартель, заслужив тоскливую усмешку Мильвы, сидящей напротив.
Та разбирала пальцами сложную прическу, которую перед вечерним выбором соорудили ей на голове старательные служанки.
– Ты неисправима, фрейлина, – Мильва осуждающе покачала головой, – не стоит быть столь наивной, хотя, соглашусь – в нашей ситуации твое светлое настроение придает хоть каких-то сил.
– Я согласна с Мартель, – оторвавшись от созерцания сада, вступила в беседу Тама, – надежда лучше обреченности.
Поддержав фрейлину формально, Тама, конечно, слукавила. Ее настрой был весьма далек от благого, и переиначить его никак не выходило. Это и немудрено: как заставить себя надеяться и улыбаться, когда каждый вечер одна из товарок уходит в пугающую неизвестность, когда каждый вечер томишься ожиданием – а не укажет ли жирный палец старшего евнуха на тебя…
Словно в ответ на эти мысли сад разразился надрывным гулом. Природа его оставалась неизвестной. Вначале, когда звук был тихим, казалось, что его порождают накатывающие на берег волны или отзвуки далекой грозы, потом он нарастал, обретая гулкую звучность камнепада, а в конце растягивался, превращаясь в тоскливый заунывный стон.
– Что это? – прошептала Тама, отпрянув от окна. – Что это было?
– Говорят, так воет Господин Ноль, – тихо ответила Мильва, мрачным взглядом окидывая окружающих.
– Господин Ноль? Кто это? – схватилась за сердце Мартель, округлив свои прелестные голубые глаза и затаив дыхание.
– Вы ведь видели темноморских терьеров с псарни принца – они в несколько раз больше любых других собак этой породы. Их имена – это цифры от одного до десяти. Но есть еще одна собака – ее имя – Господин Ноль. По слухам, этот зверь нечета остальным, даже псам из первой десятки. А еще говорят, что чудовищный пес охраняет нечто.
– Нечто? – заинтересовано переспросила Тама, непроизвольно касаясь висящей на шее шкатулки.
– Нечто важное и драгоценное, – кивнула Мильва, тряхнув рыжей шевелюрой и понизив голос, – так говорил мой дед, а он работал здесь псарем.
Тама с замиранием сердца приблизилась к подруге по плену, заглянула ей в глаза требовательно и испытующе. Мильва отпрянула, почему-то отвела взгляд и замолчала, но Тама по выражению ее лица поняла, что душа девушки охвачена терзаниями, она знает что-то важное, но боится или не хочет об этом говорить.
Когда рыжеволосая рабыня замолчала, остальные принялись спорить и обсуждать услышанное, и, наконец, сошлись на том, что история о чудовищной собаке, охраняющей какие-то сокровища, их не касается. Главное сейчас – не попасться на глаза к старшему евнуху и не отправиться в покои принца. Хотя, среди наложниц были и те, кто наоборот жаждал этой встречи. Некоторые самоуверенные красавицы считали, что смогут очаровать самого черта, ни то что Зиуру, который, по их мнению, вовсе не душегуб, а просто слишком придирчив.
Когда окружающее внимание оставило Мильву, Тама поспешила отвести ее в сторону, настойчиво спросила:
– Скажи, Мильва, что охраняет собака принца?
– Не знаю. И никому из нас, наложниц-рабынь не сужено это узнать.
– Почему? – спросила Тама одними губами.
Оглянувшись на остальных красавиц, занятых своими обычными делами, Мильва пугающе сверкнула глазами:
