Один старик жонглировал монетами. Он подбрасывал их в воздух одну за другой. Монеты вращались, их становилось все больше, и ни одна не упала. Перехватив мой взгляд, старик улыбнулся и прищурился. Он перестал жонглировать, и монеты упали ему на ладонь. Что-то в его взгляде тревожило меня.
— Хой, кастрадази! — окликнул он, когда мы с Рейчисом уже почти прошли мимо. Я оглянулся и увидел, что он смотрит нам вслед.
— Я не говорю на гитабрийском, — извинился я, прибавив шагу.
— Кастрадази! Хой кастрадази! — повторил он.
Я сделал еще несколько шагов и почувствовал, как его рука сжала мою. Я резко обернулся, смерив его угрожающим взглядом. Старика это не впечатлило.
— Смотри и учись, как надо! — Рейчис выпучил глаза и разинул пасть; с его клыков стекали капли слюны.
— Кастрадази, — снова повторил нищий. По-видимому, даже Рейчис не слишком-то его напугал.
— Я не говорю на вашем языке, — сказал я по-дароменски, — и не знаю, что это за слово…
Подождите-ка! А где я его слышал?
Да, точно: в тюрьме, когда Завера отобрала у меня монету. Тогда она и произнесла то слово…
— Кастрадази, — сказал я вслух.
— Зия, зия! Кастрадази, — закивал оборванец.
Он был худым, как палка, но его коричневые балахонистые одежды выглядели чистыми. И, похоже, он не страдал от всяких болезней, которые часто преследуют бездомных и нищих. Между тем он, кажется, очень хотел что-то от меня получить.
— Я не могу вам помочь, — сказал я, разводя руками и демонстрируя, что у меня нет желаемого. — Никаких кастрадази.
В ответ он сложил руки на груди и уставился на меня недоверчивым взглядом.
— Послушай, — сказал я, — у меня была кастрадази, но сейчас уже нет. Безумная девка из тайной полиции отобрала ее. Потом, правда, вернула, но ее тут же ухватила Джануча, и… И зачем я тебе все это объясняю по-дароменски, когда ясно, что ты не понимаешь?
Человек огляделся, словно желая увериться, что никто на нас не смотрит, а потом потеребил складки своего балахона. Он вытащил маленькую монету, серебристую с одной стороны и черную с другой, украшенную символами замка и ключа. Точно такую, какую отобрала у меня сперва Завера, а потом Джануча. Старик зажал ее между пальцами и продемонстрировал мне.
— Кастрадази.
Я начал злиться. Едва ли этот тип был аргоси, значит, он не мог помочь мне найти магов, мучающих Крессию.
— Послушайте, клянусь вам, у меня их нет…
Человек размахивал монетой у меня перед носом, выводя ею в воздухе что-то вроде восьмерок, и все время пытался перехватить мой взгляд. Внезапно он остановился и прижал монету к морде Рейчиса — к его левой щеке, если быть точным.
— Кастрадази, — сказал он уверенно.
Мне потребовалась пара секунд, чтобы сообразить, о чем он толкует. Порой я забываю, что белкокоты — неисправимые воры.
— Рейчис? — спокойно спросил я. — Может, ты только притворился, будто пытаешься выхватить у Джанучи механическую птицу? А на самом деле использовал отвлекающий маневр и запустил лапу ей в карман?
— Что? Конечно же нет. Ты меня знаешь, Келлен. Я очень честный. Просто до отвращения.
Я, не моргая, смотрел белкокоту в глаза. Почему-то от этого он всегда тушуется. Рейчис отнекивался еще секунды три, а потом захихикал.
— Ладно-ладно. — Он вынул из пасти маленькую черно-серебряную монету. — Я видел, как та двуногая с ней играется. А потом этот парень, Алтарист, спросил, откуда монета, и она сказала, что взяла ее у тебя. Я решил: будет справедливо, если я ее заберу.
— И когда же ты собирался мне ее вернуть, а?
Он отвернул морду.
— Вернешь? — Я снова уставился на Рейчиса и смотрел на него до тех пор, пока он не уронил монету в мою ладонь.
— Кастрадази, — с облегчением сказал человек в балахоне и положил руку мне на плечо.
— Ты хочешь мою монету?
— Мою монету, — вякнул Рейчис.
До сих пор эта вещица не принесла мне ничего, кроме неприятностей. Я уже собирался отдать ее, когда голос за спиной проговорил:
— Кастрадази — не то, что хочет этот болван. Он думает, что кастрадази — ты.
Даже человек в балахоне подпрыгнул.
— Аргоси, — пробормотал он. Его голос выдавал скорее раздражение, чем тревогу.
Я обернулся и оказался лицом к лицу со стариком, который был в приюте скитальцев и отдал Фериус карту с механической птицей. Теперь вместо грубой дорожной одежды он носил длинный парчовый плащ с синей отделкой и шелковую рубашку со сложной вышивкой, какие я видел на гитабрийских лордах, прогуливающихся по мосту.
— Это маскировка? — спросил я, озираясь.
— Почему? Ты меня не узнал?
— Узнал, но…
— Тогда, видимо, это не маскировка. Идьот.
Уже во второй раз старик меня так называл. Я был уверен, что он имел в виду: «идиот». Рейчис усмехнулся.
— Хех. Идьот. Мне это нравится. Идьот.
— Даррел, не дразни мальчика, — крикнул женский голос. На противоположной стороне моста стояла женщина, которую я тоже видел в трактире. Она облокотилась на перила, глядя в ущелье. На ней был длинный черный плащ, расшитый серебряными листьями, а под ним — зеленое платье с плиссированной юбкой. Элегантно уложенные волосы напоминали прически богатых гитабрийских дам.
Даррел, услышав ее упрек, поглядел на меня.
— Энна вечно жалеет маленьких бродяжек. Семейная черта. Я вижу, ты уже познакомился с Савиром.
Человек в балахоне покачал головой.
— Кастрадази Савиром.
— Да какая разница? — парировал старик. — Не возьму в толк, зачем гитабрийцы непременно вставляют название своей профессии перед именем.
— По крайней мере он не требует, чтобы его называли «идущим по пути Странствующего Чертополоха», — заметил я.
— Тут он тебя подловил, Даррел, — сказала женщина, по-прежнему глядя на ущелье.
— Слушай, просто следи, чтобы не появилась тайная полиция, и позволь мне заниматься своим делом, Энна. — Старик обернулся ко мне. — «Кастрадази» означает «танцующий с монетами», если до тебя еще не дошло.
— Даррел!
Он перевел взгляд на женщину у перил.
— Что, будем препираться всю ночь? Или ты все-таки приглядишь за тайной полицией? И на этот раз нас, может быть, не арестуют.
Человек в балахоне — Савир — посмотрел на меня.
— Аргоси, — сказал он.
— Аргоси, — ответил я.
Он засмеялся и хлопнул меня по плечу.
— Если вы, двое комиков, закончили, — сказал Даррел, — надеюсь, мы с этим разберемся.
