– Такой игрок крутой? Ну тогда садился бы.
– Ждал, когда место освободится. Двое пообщались между собой на азербайджанском и вышли, заперев дверь на ключ. Чугунная голова Комбата постепенно наполнялась содержимым – редкими мыслями, громыхавшими как тяжелые шары.
Долго ждать не пришлось, оба азербайджанца вернулись и повели его в зал, теперь пустой. Сквозь незанавешенные окна лился утренний чистый свет. С высоты пятнадцатого этажа были видны пустая площадь, кусок бульвара с фонтаном, серо-голубая долька моря.
Кондиционеры сохраняли здесь, в зале, прохладу, но воздух все-таки оставался душным – им не удалось переварить, переработать тысячи выдохов возбужденных азартом игроков, запах пота – пота выигрышей и проигрышей.
– Теперь места много, – сказал тонкогубый. – Садись, покажи мастерство.
Ему развязали руки. Можно было попробовать размять косточки, показать этим ребятам, где раки зимуют. Но Комбат решил гнуть свою линию, совсем другую. Правда, поклонником карт он не был и сражался последний раз в незапамятные времена, в военном училище.
– Преферанс, бридж, покер? Говори, не стесняйся.
Дернул черт за язык, лучше бы сказал про рулетку.
– В подкидного.
– В “дурака”? – недоверчиво переспросил человек с одутловатым лицом и толстой шеей.
От неожиданности он выпустил карты из рук и новенькая атласная колода яркой змейкой легла на стол. За спиной Комбата раздался смех. Обернувшись, Рублев увидел человека средних лет в светлых курортных брюках и цветастой рубашке навыпуск. В руках у нового действующего лица был высокий бокал с ярко-желтой жидкостью. Судя по цвету и лимонному запаху – настоящий шербет.
– В России всякое бывает. Там и “козла” забивают под бабки, сам видел. Сыграй с ним.
Неожиданно для себя Комбат выиграл три партии подряд.
– Так ты, значит, хотел в “дурачка” здесь перекинуться? – спросил человек с бокалом. – Если б тебе было лет двадцать, я бы, может, поверил.
Комбат молчал, не считая нужным объясняться.
– Давно в городе?
Любитель шербета здесь явно считался боссом – остальные двое почтительно молчали, ожидая пока он к ним обратится.
– Третий день, – ответил Комбат.
– Соскучился по родне? Разве там у вас вошли в моду родственные чувства? – шеф говорил по-русски гораздо лучше своих подчиненных.
– Я ее вообще ни разу не видел, – признался Комбат. – Пересидеть хотел, переждать.
– Боялся кого-то?
– В России меня бы достали. Долг не заплатил вовремя.
– Большой долг?
– Десять штук. Десять тысяч баксов.
– Понял, не надо мне с русского на русский переводить. Десять тысяч.., для России не так много.
– Я сейчас вообще на мели.
– Замужем сестра?
– Нет.
– Так ты думал, она здесь своей п..ой столько зашибет, что сможет тебя выручить? Здесь у нас блондинок любят, но ты наверняка ее переоценил.
– Сказал же, хотел переждать. Я там у себя в долю вошел – стоящее дело. За пару месяцев должны накапать бабки.
– А сестра что говорит? Рада?
– Нет ее на месте как назло. И никто во дворе не знает куда подевалась. Человек с бокалом прищурился:
– Свози его, Кямран, – кивнул он тонкогубому. – Пусть покажет квартиру, покажет тех, с кем разговаривал.
Сказано было по-русски, в расчете на то, что приезжий занервничает, откажется от своих показаний. Но Рублев с готовностью поднялся с места, массируя запястья со следами от туго затянутого провода.
Ильяс – так звали человека с одутловатым лицом – сел за руль. Тонкогубый Кямран устроился рядом с Комбатом на заднем сиденье. Проверить их на прочность? Комбат подумал о таком варианте, но снова, уже во второй раз решил не отклоняться от генеральной линии. Кто мог подумать, что “легенда” ему так скоро пригодится? Но если уж так случилось, пусть она поработает, не напрасно же он таскался в колодцеобразный двор с развешанным бельем и мусорными ящиками.
* * *
Убедившись, что русского здесь видели буквально вчера и действительно понятия не имеют о местонахождении его двоюродной сестры, Ильяс связался с шефом по мобильнику. Доложил, выслушал ответ и кивнул Рублеву:
– Свободен.
Машина сорвалась с места и пропала за углом. Комбат остался один. Все вроде бы закончилось благополучно, но он почему-то не был удовлетворен таким исходом. Потому что не продвинулся вперед, остался при своих? Нужно отыскать точку входа, просочиться внутрь этой жизни, а то он смотрит на нее словно через стекло и для всех остальных выглядит наблюдателем, стоящим по ту сторону.
Язык, язык – но где было время его выучить? И способности уже не те, что в молодости, когда все схватывалось на лету. Вот сейчас – только спросил у продавца арбузов:
"Неджядир? (Сколько?)”, и тот по одному-единственному слову распознал чужака, взглянул пристальней, чем обычно.
Попросив на время нож, Рублев присел рядом в тени на корточки, ломоть за ломтем, отрезая арбуз. С языком, конечно, трудновато, но привычки новые приобретаешь быстро. Стал бы он где-нибудь в России сидеть на корточках, поглощая арбуз? Сам воздух, которым ты дышишь что-то в тебе меняет. Он чувствовал это в Афгане, чувствовал в Чечне, где ребята из спецназа становились со временем похожими на своих противников – небритые, с повязанными головами, они больше напоминали партизан, чем подразделение регулярных войск.
Те, другие, тоже, конечно перенимают многое. Восток сам по себе тонкое дело, но когда он еще основательно заражен чужой, европейской цивилизацией, в нем еще сложней разобраться.
Комбат вдруг вспомнил себя молодым лейтехой, во взводе которого оказалось больше половины азербайджанцев, таджиков, туркмен. Вспомнил старшину Зубова, который орал им во все горло: “Мы вас, понимаешь, стоя ссать научили. Вы раньше садились под кустом”.
Солдаты злились, но молчали, тогда еще живы были дисциплина, страх. Рублев поговорил со старшиной, чтобы тот не обижал людей понапрасну.
– Между прочим, товарищ Зубов, кое-где в Средней Азии цивилизация была на уровне. Даже в школе проходят – Бухара, Самарканд и прочее.
– А ссали они все равно сидя, – упрямо заявил старшина…
После арбуза мочевой пузырь раздулся, Комбат зашел в вонючий, полный мух туалет, где не было привычных для России мятых газетных обрывков, зато стояло несколько пустых стеклянных бутылок и пластиковых емкостей. “Все верно – мужики здесь подмываются, как и женщины. Такое точно не переймешь, хоть сто лет здесь живи”.
С облегчением выйдя на свежий воздух, он принял решение. Вернуться в казино, проявить настырность.
