И в десятый раз Шаин спрашивал себя: от кого же русский спасается здесь, в другой стране? Так срочно, что даже не созвонился с двоюродной сестрой, не уточнил, на месте ли она. Он знавал среди соплеменников Бориса бесшабашных личностей, тех, кому море по колено. Но этот.., этот многое повидал, умеет держать себя в руках, не болтает лишнего.
Если бы соблазнить его чем-то, подцепить на крючок, заставить служить по-настоящему и отказаться от всякой самодеятельности. Цены бы ему не было! Надо только покопаться в его прошлом – в прошлом человека всегда можно отыскать отмычки к его душе.
После трудного диалога с “мюэллимом” Рублев спустился вниз, вышел из фойе. Горячий воздух, насыщенный живыми запахами, был приятнее, чем воздух в гостинице – процеженный и разреженный. Пахло морем, мазутом, разогретым асфальтом, сквозь черную листву деревьев на бульваре мерцал фонтан, подсвеченный разноцветными огнями. Наступила полночь. Женщина в фартуке принялась вытирать тряпкой свободные столики, вынесенные на воздух, под козырек, переворачивать и водружать на стол легкие стулья. Последние посетители стали освобождать места. Вдруг Комбат заметил среди них знакомого в черной майке и черных джинсах.
– Приперся сюда еще в восемь, – произнес он, оглядываясь по сторонам. – Рыскать по этажам не хотел, решил, что увижу тебя рано или поздно.
– Проблемы?
– Сам знаешь, какие у меня теперь проблемы. Новости есть? Все-таки ты здесь свой человек.
– Свой – это сильно сказано.
– Свой, чужой, как тебе будет угодно. Ты мне хоть намекни насчет последних новостей.
– Самых последних не знаю. На момент вчерашнего вечера больших продвижений не было.
– Слава богу. А я сижу, как на иголках. Блядей знакомых полно, таксистов тоже. Так и подмывает завести разговор – вдруг что-нибудь слышали краем уха.
– Меньше сюда таскайся. Не искушай судьбу.
– А как я узнаю насчет успехов в поисках? Только через тебя. Вообще надо как-то держать более или менее оперативную связь.
В этом носатом полукровке, в его улыбке и растрепанных волосах чувствовался свой в доску парень. Трудно было не проникнуться к нему симпатией.
– Вообще мне выделили мобильник.
– Ну. А ты молчишь!
– Хрен его знает, вдруг прослушивается, – предположил Комбат.
Насчет “прослушки” он глубоко сомневался, но просто обязан был допустить один процент вероятности.
– Да ладно, не перебарщивай. Здесь у нас еще нет таких космических технологий, тем более у Шаина. Давай номер, буду тебе названивать. Пароль – “бамбарбия”, отзыв – “кергуду”.
– Что-то ты развеселился.
– Легкая истерика. Случается иногда на месте преступления, – Ворона непроизвольно поднял глаза на тот самый балкон, откуда вылезал ночью. – Но только ты не забывай держать ухо востро. А то зациклишься на своих делах и забудешь про птичку с большим клювом.
"Только с тобой мне еще не хватало забот”, – подумал Комбат.
– Так ты здесь один?
– Ну да, семьей, слава богу, не обзавелся. Лишним имуществом тоже не обременен: ничего к ладоням не прилипает – как притечет, так и утечет.
Глава 11
Дел у Шаина-мюэллима, конечно, было выше головы. Особенно теперь, после серии инцидентов, которая не могла прекратиться сама собой. Пора начинать разговор об улаживании конфликта. Противная сторона не проявит в этом деле инициативу. Они потерпели поражение и просить мира значило бы расписаться в собственной слабости. Значит, это ему надо обращаться к посреднику. Тем более, что люди, которые вложили капитал в реконструкцию гостиницы и посадили его следить за порядком, выразили недовольство развитием событий. Их мало интересовало, от кого исходила инициатива.
От Шаина настойчиво потребовали уладить дело по-хорошему, и сейчас он срочно подыскивал нейтральное и уважаемое лицо. Но про русского и про желание раскопать его прошлое он не забыл. Проще всего обратиться к двоюродной сестре – кажется, Борис говорил, что она все-таки нашлась.
С утра Шаин-мюэллим направил Ильяса в знакомый двор. К вечеру человек с раздутой, будто накачанной воздухом шеей и одутловатым лицом явился с отчетом. По его словам, квартира оказалась пустой и потребовалось много времени и усилий, чтобы установить последнего “содержателя” Космачевой – чиновника, занимающего ответственный пост в мэрии.
– Ревнует ее по-сумасшедшему. Запирает квартиру на три замка, чтобы она никуда не смогла выйти. Жрачки там полный холодильник, а выпивки нет ни капли. Боится, что учудит что-нибудь спьяну.
– А что, дверь на балкон он тоже задраил?
– В окнах стеклопакеты зафиксированы намертво, балконная дверь тоже. Стоит кондиционер, работает круглые сутки. Так что она в умеренном климате живет.
– Гиждыллах, – с улыбкой охарактеризовал чиновника Шаин-мюэллим.
В приблизительном переводе это распространенное ругательство означало “сумасшедшие яйца”. Разговор происходил на азербайджанском, где одно и то же ругательство имеет разнообразный смысл в зависимости от интонации.
– Так ты внутрь вломился, что ли? – движение четок замедлилось.
– Я бы на такое дело у вас разрешения попросил. Нет, она сама рассказала через дверь.
– А насчет братца?
– Они особо и не виделись никогда. Когда явился, отправила его подальше, – гиждыллах мог бы приревновать.
Звучало правдоподобно – на Кавказе всегда считали, что родственные чувства у русских слабо выражены.
– И даже не знает, откуда взялся этот Борис.
– Не хотела говорить, злилась, что я спрашиваю. Я ведь не сразу пристал насчет Бориса, сперва о том о сем. Жаловалась, что скучает. Только про него зашла речь, сразу ощетинилась: ничего не знаю и не доставайте меня.
– Как сам думаешь?
– Занервничала слишком. Знает, наверное, за братом грехи. Может, решила, что здесь кого-то подключили взять с него тот самый должок? Даже не хотела ответить, сколько ему лет.
– Ты смотри!
– Я не стал на нее давить. Вы же не разрешили.
– Правильно, не надо.
Отпустив подчиненного, Шаин-мюэллим задумался. Не хочет говорить – обычно так не поступают. Сообщают не слишком важное, чтобы тем вернее скрыть существенное. А если она в самом деле не знает? Возможно, они и не родственники – это сказки. Борису понадобилось оправдать свой приезд сюда.
Восточный человек издавна привык, что слова могут означать одно, а подразумевать другое. Что за лестью часто скрывается угроза, за угрозой – страх. Слово в этом мире весит гораздо больше именно по причине своей двусмысленности. Даже не правильная интонация здесь не забывается, не говоря уже о грубом, адресованном в лицо выражении. Другое дело, что затаивший обиду может не отыграться до конца своих дней – восточный человек редко идет на риск.
