Не так давно люди в основном жили в небольших населенных пунктах. Соседка из дома напротив следила за всеми вашими перемещениями. Она выглядывала из окна и смотрела, как вы идете к врачу, и видела, что вы принесли домой новый телевизор, и знала, кто приезжал к вам в гости на выходные. Но и вы тоже смотрели на нее в окно. Вы знали, что она делает по четвергам, и видели, что покупает в аптеке на углу. И у этой взаимной слежки были преимущества. Если в ваше отсутствие в ваш дом входил человек, незнакомый соседке, она звонила в полицию. А когда она уезжала, вы забирали почту из ее ящика. Эта привычка следить друг за другом в маленьком городке приносила пользу, потому что была симметричной. Вы знали, кто наблюдает за вами и что делает с этой информацией. Вы могли уточнить, насколько эта информация соответствует действительности, и получали некие блага от того, что за вами наблюдали. Наконец, вы наблюдали за вашими наблюдателями в тех же обстоятельствах.
Сегодня мы, как правило, испытываем дискомфорт из-за слежки за нами, потому что мало знаем о тех, кто за нами следит. Нам неизвестно, что именно они знают. Мы не влияем на то, как будет использована информация. Нельзя потребовать, чтобы ее исправили. Они снимают нас на видео, но мы не можем снять на видео их. И преимущества от наблюдений за нами смутны и закрыты. Эти отношения не сбалансированы и асимметричны.
Повсеместная слежка неизбежна. Поскольку мы не способны помешать системе за нами следить, можно лишь сделать эти отношения более симметричными. Это способ сделать взаимное наблюдение цивилизованным, для чего потребуются и технологические решения, и новые социальные нормы. Писатель-фантаст Дэвид Брин
[65] называет это «Прозрачным обществом» – так названа его книга 1999 года на эту тему. Чтобы примерно представить себе, как может воплотиться этот сценарий, вспомните биткоины – децентрализованную валюту с открытым исходным кодом, которая описана в главе 6. В системе «Биткоин» фиксируются все транзакции и записи находятся в открытом доступе. Таким образом, все финансовые операции становятся публичными. Подлинность транзакции подтверждается другими пользователями, которые наблюдают друг за другом, а не Центральным банком, следящим за всеми. Еще один пример: в традиционной криптографии использовали специально разработанные тайные коды, которые тщательно охранялись. Но хитрое усовершенствование под названием «шифрование с открытым ключом» (например, PGP) основано на коде, который может проверить любой. Кто угодно может подтвердить открытый ключ и довериться ему. Тем не менее одна из этих инноваций не избавляет от существующей асимметрии. Скорее они демонстрируют, как можно сконструировать системы, основанные на бдительности по отношению друг к другу.
В обществе, где принято следить друг за другом, может сформироваться ощущение собственных прав на доступ к данным о себе и извлекать из них пользу. Но это связано и с обязанностью, значит, у каждого есть обязанность сохранять полноту информации, ответственно ею делиться и быть объектом наблюдения для наблюдающих.
Альтернативы взаимному слежению не слишком перспективны. Если простые способы легкого наблюдения сделают незаконными, это будет так же неэффективно, как объявить нелегитимным легкое копирование. Я поддерживаю Эдварда Сноудена, который обнародовал десятки тысяч секретных файлов АНБ, показав роль агентства в слежке за гражданами, прежде всего потому, что, по моему мнению, ложь по поводу этой слежки – большой грех многих правительств, включая американское. Я аплодирую поступку Сноудена не потому, что объемы слежки могут сократиться, но потому, что может повыситься прозрачность. Если можно будет восстановить симметрию, чтобы мы могли следить за следящими, если мы сможем ограничить их действия законодательством (в этой сфере обязательно должны существовать правовые нормы) и заставим их отвечать за точность сохраненной информации, если мы сделаем преимущества этого процесса очевидными и важными, то тогда, я полагаю, масштабы наблюдений можно будет увеличить, и общество это примет.
Я хочу, чтобы мои друзья относились ко мне как к индивидуальности. Чтобы такого рода отношения стали возможны, мне надо быть открытым и «прозрачным» и делиться событиями жизни с друзьями, чтобы они знали обо мне достаточно для личных отношений. Я также хочу, чтобы компании относились ко мне как к индивидуальности, а значит, я должен быть открытым, «прозрачным» и делиться и с ними тоже, чтобы они могли установить со мной личные отношения. Я хочу, чтобы мое государство относилось ко мне как к индивидуальности, а значит, я должен открывать информацию о себе, чтобы отношение ко мне было личным. Соотношение между персонализацией и прозрачностью – один к одному. Чем больше персонализации хочется получить, тем больше прозрачности необходимо. Абсолютная сосредоточенность на собственной личности (тщеславие) требует абсолютной прозрачности (никакой частной жизни). Если я хочу быть непрозрачным для потенциальных друзей и организаций, то должен принять тот факт, что отношение ко мне будет общим, без учета моих конкретных особенностей. Я буду средним показателем.
А теперь представьте, что эти варианты написаны на линейке с бегунком. С левой стороны – пара личное отношение / прозрачность. С правой стороны – пара конфиденциальность / общее отношение. Бегунок может уйти в одну из двух сторон или оказаться в любом месте между ними. Однако, ко всеобщему удивлению, когда технологии дают нам выбор (и крайне важно, что этот выбор остается), люди склонны переводить бегунок до конца в сторону пары личное отношение / прозрачность. Они выбирают прозрачность, персонализацию и совместный доступ. Никакой психолог не предсказал бы этого 20 лет назад. Если сегодняшние социальные медиа открыли нам нечто новое о нашем биологическом виде, то это факт, что человеческое желание делиться побеждает желание сохранять конфиденциальность. Это удивляет специалистов. На данный момент на каждом распутье, где у нас был выбор, мы обычно склонялись к возможности больше делиться, быть более активными и прозрачными. Я бы обобщил это так: тщеславие побеждает конфиденциальность.
Многие эпохи люди жили племенами и кланами, где каждое действие было открыто и заметно – секретов не было. Наши мозги эволюционировали в условиях постоянного наблюдения друг за другом. С точки зрения эволюции такое отслеживание – естественное состояние. Я полагаю, что вопреки всем подозрениям замкнутый мир, в котором мы будем постоянно следить друг за другом, не угрожает резкими негативными проявлениями, потому что люди жили так миллион лет, и, если это будет по-настоящему равноправный и симметричный процесс, этот мир может оказаться удобным.
Это большое «если». Очевидно, отношения между мной и Google или между мной и правительством неравноправны и несимметричны по определению. Тот факт, что у них есть доступ к жизненному потоку каждого, тогда как у меня есть доступ только к моему, означает, что их возможности гораздо мощнее с количественной точки зрения. Но если некую симметрию можно восстановить, чтобы серьезный статус был сопряжен с такой же ответственностью и их широкие возможности обеспечивали мне какие-то блага, система может заработать. Посмотрим на это так: конечно, полицейские будут снимать граждан на видео. Это нормально при условии, что граждане тоже могут снимать полицейских и получать доступ к снятым ими материалам, а также делиться видеороликами, чтобы власть имущие отчитывались перед нами. Это не конец, но момент, с которого должно начаться прозрачное общество.
