Кроме того, сегодня мы можем увидеть самые крайние проявления всего человеческого: самого тяжелого человека, самого маленького, самые длинные усы – целую вселенную крайностей. Когда-то они были редкими, но сейчас мы можем целый день наблюдать их в бесконечных видеороликах, и они кажутся нормальными. Люди всегда дорожили рисунками и фотографиями странных человеческих проявлений (посмотрите ранние выпуски National Geographic и Ripley’s Believe It or Not
[67]), но, когда мы видим эти экстремальные проявления на собственном телефоне в очереди к зубному, в этом есть некая интимность. Сейчас они гораздо реальнее и буквально заполняют наши головы. Я думаю, уже есть подтверждения, что этот океан экстраординарного вдохновляет людей и побуждает их сделать что-то необычное.
В то же время экстремальные, эпические провалы тоже у всех на глазах. Мы сталкиваемся с людьми, которые делают самые глупые вещи, какие только можно вообразить. В некотором смысле так мы можем оказаться во Вселенной, заполненной исключительно держателями крошечных, незначительных и неочевидных достижений из Книги рекордов Гиннесса. В каждой жизни, возможно, происходит хотя бы один крайне маловероятный момент, а значит, каждый оказывается мировым рекордсменом хотя бы на 15 минут. Положительная сторона этого в том, что так человечество привыкает к расширению собственных возможностей, и таким образом подобная экстремальность помогает нам расти. С другой стороны, эта неутолимая жажда суперпревосходной степени ведет к неудовлетворенности любыми обычными вещами.
Эта тенденция не закончится. Сегодня камеры повсеместны, и в течение нашей общей отслеживаемой жизни мы соберем тысячи видео, где будет показано, как в людей бьет молния, потому что невероятные события случаются гораздо чаще, чем мы думаем. Когда мы все начнем постоянно носить крошечные камеры, самые экстремальные действия любого живого человека будут записываться и распространяться по всему миру в реальном времени. Скоро наши новостные ленты заполнят только самые экстраординарные моменты из жизни шести миллиардов людей. Таким образом, вместо того чтобы существовать в обычных обстоятельствах, мы будем парить в экстраординарном, которое станет повседневностью. Когда невероятное заполняет наше поле зрения до такой степени, что в мире как будто остаются только невозможные вещи, они больше не кажутся невероятными. Невозможное представляется неизбежным.
Это состояние в чем-то похоже на грезу. Сама по себе определенность больше не такая конкретная, как раньше. Когда я подсоединен к «экрану всех знаний», к этому человеческому улью с миллиардами глаз, сплетенному в единое целое и отраженному в миллиарде кусочков стекла, найти правду становится труднее. На каждый общепринятый факт легко отыскать возможное опровержение. Для каждого факта есть антифакт. Предельная взаимосвязанность с помощью гиперссылок в интернете подчеркивает эти антифакты так же ярко, как и факты. Порой они несерьезны, порой находятся на грани здравого смысла, а порой вполне логичны. В этом проклятие: нельзя надеяться, что эксперты отделят правду от лжи, потому что на каждого эксперта найдется равный ему по силам антиэксперт. Таким образом, все мои знания подвержены разрушению этими повсеместными антифакторами.
Как это ни парадоксально, в век моментальных глобальных связей моя уверенность в чем-либо сократилась. Вместо того чтобы получать факты сверху, я вынужден сам собирать собственную уверенность из ускользающего потока в интернете. Правда с большой буквы П становится правдами во множественном числе. Мне надо сортировать правду не только о том, что меня волнует, но и обо всем, к чему я прикасаюсь, включая области, о которых у меня не может быть никаких непосредственных знаний. Это означает, что мне в целом приходится постоянно подвергать сомнению мои предположительные знания. Это состояние может показаться идеальным для развития науки, но оно одновременно означает, что я могу изменить свои убеждения по неверным причинам.
Подключившись к сети сетей, я чувствую, что и сам стал сетью и пытаюсь собрать надежность из ненадежных элементов. И в попытках получить правду из полуправд, неправд и правд, рассеянных в потоке, я ощущаю, что мой ум привлекают текучие способы мышления (сценарии, временные убеждения, интуитивные озарения) и такие же медиаэлементы вроде попурри, потока твитов и результатов поиска. И когда я протекаю сквозь эту скользкую сетку идей, мое состояние часто похоже на сон наяву.
Мы до сих пор точно не знаем, для чего существуют сны – ясно только, что они удовлетворяют некую фундаментальную потребность сознания. Наблюдатель, который посмотрит, как я путешествую по сети, прыгая от одной предложенной ссылки к другой, увидит сон наяву. Недавно в интернете я поймал себя на том, что присоединился к толпе людей, которые смотрят, как босоногий человек ест землю. Потом я увидел поющего мальчика, у которого стало плавиться лицо, вслед за этим Санта-Клаус сжег рождественскую елку, после чего я плавно влетел в глинобитный дом на краю света. Затем кельтские узлы развязались сами по себе, и какой-то мужчина рассказал мне формулу, позволяющую делать прозрачное стекло, ну а потом я посмотрел, как сам, будучи старшеклассником, еду на велосипеде. И это только первые несколько минут, которые я провел в интернете однажды утром. Трансоподобное состояние, в которое мы впадаем, следуя по ссылкам без конкретного направления, можно воспринимать как ужасную трату времени, или же, как и сны, она может оказаться продуктивной. Возможно, бродя по сети, мы подключаемся к коллективному бессознательному. Может быть, грезы в лабиринте гиперссылок – это способ посмотреть один сон на всех, независимо от того, какие именно ссылки мы кликаем.
Эта мечта наяву, которую мы называем интернетом, также размывает разницу между серьезными и игривыми мыслями. Проще говоря, находясь в интернете, я больше не могу сказать, когда я работаю и когда развлекаюсь. В глазах некоторых людей разрушение границы между этими двумя сферами демонстрирует все, что не так с интернетом – он представляет собой дорогостоящий способ потратить время впустую. Интернет порождает пустяки и превращает поверхностные увлечения в карьеры. Как известно, Джефф Хаммербахер, бывший программист Facebook, жаловался: «Лучшие умы моего поколения думают, как заставить людей щелкать мышью на рекламные объявления»
{278}. Некоторые считают подобную мечту наяву затягивающим расточительством. Я же, напротив, думаю, что потратить время впустую – необходимое предварительное условие для творчества. И еще важнее, что это объединение развлечений и работы, серьезных размышлений и легкомыслия, как мне кажется, один из лучших результатов этого нового изобретения. Ведь в высокоразвитом продвинутом обществе работы больше не будет, не правда ли?
Я заметил, что начал думать по-другому, потому что коллективный разум сделал мое мышление на редкость широким и свободным. Я думаю активнее, меньше размышляю. Вместо того чтобы подойти к вопросу, бесцельно пережевывая его в уме и подпитываясь исключительно собственным невежеством, я начинаю делать что-то. Я сразу же приступаю. Я начинаю смотреть, искать, спрашивать, задавать вопросы, реагировать, внедряться, делать заметки, закладки, оставлять след – я начинаю с создания чего-то своего. Я не жду. У меня нет необходимости ждать. Теперь я сразу же воплощаю идеи, вместо того чтобы о них думать. Для некоторых людей худшее, что принес интернет, – это отказ от спокойных размышлений. Другие считают такую бессодержательную деятельность глупой суетой, бегом белки в колесе или иллюзией. Но по сравнению с чем? С пассивным потреблением телевидения? Или со временем, проведенным в баре за расслабленной беседой? Или неторопливым визитом в библиотеку, где я не найду никаких ответов на сотни своих вопросов? Представьте себе сотни миллионов людей онлайн в эту самую минуту. На мой взгляд, они не теряют время на глупые ссылки по ассоциации, а вовлечены в процесс более продуктивного мышления – получают немедленные ответы, исследуют материал, реагируют, мечтают, бродят по сайтам, встречаются с невиданным ранее, излагают собственное мнение, пусть даже в нескольких словах. Сравните это с сотнями миллионов людей, которые смотрели телевизор или читали газету, устроившись в удобном кресле, 50 лет назад.
