25 января 1938 года Политбюро и Совнарком приняли специальное постановление, где утверждалось: «Первый заместитель народного комиссара обороны СССР т. Егоров А.И. в период его работы на посту начальника Штаба РККА работал крайне неудовлетворительно, работу Генерального штаба развалил, передоверив ее матерым шпионам польской, немецкой и итальянской разведок Левичеву и Меженинову. СНК СССР и ЦК ВКП(б) считают подозрительным, что т. Егоров не только не пытался контролировать Левичева и Меженинова, но безгранично им доверял, состоял с ними в дружеских отношениях.
Т. Егоров, как это видно из показаний арестованных шпионов Белова, Гринько, Орлова и других, очевидно, кое-что знал о существующем в армии заговоре, который возглавлялся шпионами Тухачевским, Гамарником и другими мерзавцами из бывших троцкистов, правых эсеров, белых офицеров и т. п. Судя по этим материалам, т. Егоров пытался установить контакт с заговорщиками через Тухачевского, о чем говорит в своих показаниях шпион из эсеров Белов.
Т. Егоров безосновательно, не довольствуясь своим положением в Красной Армии, кое-что зная о существующих в армии заговорщических группах, решил организовать и свою собственную антипартийного характера группу, в которую он вовлек т. Дыбенко и пытался вовлечь в нее т. Буденного.
На основании всего указанного СНК СССР и ЦК ВКП(б) постановляют:
1. Признать невозможным дальнейшее оставление т. Егорова А.И. на руководящей работе в центральном аппарате Наркомата обороны ввиду того, что он не может пользоваться полным политическим доверием ЦК ВКП(б) и СНК СССР.
2. Освободить т. Егорова от работы заместителя наркома обороны.
З. Считать возможным в качестве последнего воспитания предоставление т. Егорову работы командующего одного из неосновных военных округов. Предложить т. Ворошилову представить в ЦК ВКП(б) и СНК СССР свои предложения о работе т. Егорова.
4. Вопрос о возможности оставления т. Егорова в составе кандидатов в члены ЦК ВКП(б) поставить на обсуждение очередного Пленума ЦК ВКП(б).
5. Настоящее постановление разослать всем членам ЦК ВКП(б) и командующим военными округами».
Постановление подписали Сталин и Молотов, как председатель Совнаркома. Странное постановление! Если человека уличают в попытке организовать антипартийную группу, то почему не исключают из партии и не арестовывают (в 38-м году иное трудно себе представить), а в качестве последнего испытания дают возможность покомандовать военным округом, пусть и неосновным? Все дело в том, что и Молотов, и Сталин прекрасно знали, что никакой Егоров не враг, и собирались расправиться с ним за другое — за то, о чем неосторожно обмолвился Александр Ильич в разговоре с Щаденко и Хрулевым. В основном постановление, кстати сказать, повторяло обвинения, содержавшиеся в доносе Жигура. Только в словах о недовольстве Егорова своим положением в Красной Армии имелся скрытый намек на подлинную причину опалы — критическое отношение Егорова к возвеличиванию роли Сталина и Ворошилова в Гражданской войне.
Стоит сказать, что судьба некоторых из тех, кто доносил на Егорова, сложилась не слишком удачно. Жигура арестовали и расстреляли в 38-м, так что маршал даже ненадолго пережил одного из своих губителей. Жукову посчастливилось умереть своей смертью, но во время Великой Отечественной войны он тоже был арестован и несколько лет провел в ГУЛаге. Только Щаденко и Хрулев благополучно миновали все волны репрессий.
Александра Ильича назначили командовать Закавказским военным округом. Между прочим, это еще одно косвенное доказательство, что настоящим заговорщиком Сталин и Ворошилов маршала не считали. Округ-то пограничный, и что, спрашивается, помешало бы страшащемуся разоблачения врагу народа попытаться перейти турецкую границу? 4 февраля 1938 года Егоров прибыл в штаб округа в Тбилиси. Через четыре дня, 8 февраля, в Москве арестовали жену маршала Галину Антоновну Цешковскую. Основываясь на фамилии, люди Ежова обвинили ее в шпионаже в пользу Польши. Между тем Цешковские были связаны с Польшей только очень отдаленным происхождением. Ведь уже дед Галины Антоновны Никанор Цешковский был православным священником. Но после недели интенсивных допросов она призналась в том, что является давним агентом польской разведки. Показания на Егорова были выбиты также из арестованных командармов И.П. Белова, Н.Д. Каширина, А.И. Седякина, комкора И.К. Грязнова и одного из фигурантов процесса «правотроцкистского блока» бывшего наркома финансов СССР Г.Ф. Гринько. Все они заявили, что Александр Ильич возглавляет военную группировку правых, действовавшую в контакте с участниками «военно-фашистского заговора» Тухачевского. Дело здесь было не в какой-то особой симпатии Егорова к Бухарину или Ягоде, а в том, что маршала стремились подверстать к очередному политическому процессу — над «правотроцкистским блоком», который открывался в Москве 2 марта 1938 года.
21 февраля Ворошилов телеграммой вызвал Егорова в Москву. Здесь Александру Ильичу, еще не арестованному и остававшемуся кандидатом в члены ЦК, но уже находившемуся под колпаком НКВД на даче в Соснах, а затем в санатории в Архангельском, были даны очные ставки с Беловым, Кашириным, Седяки-ным, Грязновым и Гринько. Все они, за исключением Каширина, послушно подтвердили причастность Егорова к антисоветской организации правых. Только Николай Дмитриевич нашел в себе мужество 26 февраля перед очной ставкой в присутствии Ворошилова и Молотова отказаться от своих показаний и заявить, что от всех арестованных командиров ложные признания получают пытками и истязаниями. Каширин утверждал, что он сам никогда не был участником какой-либо антисоветской организации и предупредил: «Не верьте ничему, что бы я ни писал в своих дальнейших показаниях». В 1939 году арестованный бывший первый заместитель Ежова командарм 1-го ранга М.П. Фриновский рассказал следователям, как вел себя Каширин перед очной ставкой с Егоровым: «Было решено устроить очные ставки ряду арестованных, которые давали показания на Егорова, в частности и Каширину с Егоровым, который еще не был арестован. Эта очная ставка должна была проводиться Ежовым в присутствии Молотова и Ворошилова в кабинете у Ежова. Первым был вызван Каширин. Егоров уже сидел в кабинете. Когда Каширин вошел и увидел Егорова, он попросил, чтобы его выслушали предварительно без Егорова. Егорова попросили выйти, и Каширин заявил, что показания на Егорова им были даны под физическим воздействием следствия, в частности находящегося здесь Ушакова».
После провалившейся очной ставки с Егоровым «физическое воздействие» на Каширина было продолжено с еще большей интенсивностью. 3 апреля 1938 года Николай Дмитриевич вынужден был написать письмо Ежову, где свое заявление на очной ставке с Егоровым назвал провокационным. Каширин заявил: «Прошло уже больше месяца с того момента, когда я 26 февраля с. г. сделал Вам и находящемуся у Вас в кабинете народному комиссару обороны Советского Союза маршалу Ворошилову К.Е. провокационное заявление, направленное на дискредитацию органов НКВД. Мое провокационное заявление о том, что я не являюсь участником заговора, а в НКВД существует застенок, в котором содержится много невинных командиров, не было случайным и неожиданным. Я пришел к следующим основным решениям: а) сказать о себе, что не был участником контрреволюционного заговора, и отказаться от всех своих прошлых показаний и тем самым опорочить их; б) сказать, что НКВД арестовало много невинных командиров, которые якобы под влиянием репрессий дают друг на друга ложные показания. В этом направлении я примерно и сделал свое гнусное провокационное заявление Вам и народному комиссару обороны Ворошилову».
