Еще в 1953 году в Москву вернулись вдова и двое детей Худякова, в 1951 году репрессированные как «члены семьи изменника Родины». Однако вселиться в свою квартиру они не смогли. Там уже проживал офицер МГБ.
ГРИГОРИЙ КУЛИК
РАЗЖАЛОВАННЫЙ МАРШАЛ
Вот что написал о себе Григорий Иванович Кулик в автобиографии, датированной 5 января 1939 года: «Я родился в 1890 году на хуторе Дудниково, около г. Полтавы, б. Полтавской губернии и уезда (ныне Полтавской области) в семье крестьянина-бедняка. Отца своего я не помню, так как он умер в год моего рождения».
Детство будущего маршала было трудным. Сирота с рождения, Гриша рано узнал тяжелый крестьянский труд. Из 9 детей в семье он был самым младшим. Кулики владели карликовым наделом в две десятины земли. После женитьбы старших братьев они получили собственные наделы, и Григорию с матерью осталось всего полдесятины. «В 1906 или 1907 году, — отмечал Кулик в автобиографии, — мать через банк с рассрочкой на 50 лет купила дополнительно две десятины земли, и вот на этой земле я работал до призыва в царскую армию, т. е. до 1912 года». Урожая едва хватало, чтобы прокормить себя и сделать причитающиеся платежи по ссуде.
В армии Кулик служил в артиллерии, пройдя путь от рядового до старшего фейерверкера (так назывался артиллерийский унтер-офицер), получил под свою команду взвод. Всю Первую мировую войну он пробыл на фронте. Но еще до войны Григорий Иванович оказался причастен к революционному движению. Вот что в связи с этим можно прочесть в его автобиографии: «Революционные взгляды, кровная ненависть к царскому самодержавию, помещикам, офицерам и попам у меня сложились еще в 1903 году, при следующих обстоятельствах. Район Полтавщины в 1903 году был охвачен крестьянскими восстаниями, и в это время было разгромлено поместье нашего помещика. Я еще мальчишкой видел, как жестоко и зверски расправлялись с крестьянами за эти крестьянские восстания карательные отряды, запарывая насмерть крестьян.
В 1905 году за участие в забастовке был арестован мой брат (старше меня на 18 лет), работавший в то время рабочим в железнодорожных мастерских на станции Белгород, и был заключен в Курскую тюрьму.
В 1906 году моего брата с группой рабочих, арестованных по этому делу, судили при закрытых дверях. На этом суде разрешалось присутствовать по одному человеку из родственников, и от нашей семьи поехал на суд я. Этот судебный процесс, продолжавшийся три недели, был моей первой партийной школой, еще более выработавшей во мне ненависть к царскому самодержавию и его приспешникам. Мой брат был осужден на два года и восемь месяцев, и свое наказание он отбывал в Петропавловской крепости. После подавления крестьянского восстания и ареста моего брата в нашей местности работали революционно настроенные студенты, которые, по всей вероятности, зная об аресте и заключении в крепость моего брата, сблизились со мной, и я помогал в их работе.
Моя помощь этим студентам заключалась в том, что я прятал революционную литературу, а был один случай — и оружие, а также посещал маёвки, которые организовывались в лесу около г. Полтавы, примерно в 10 километрах от нашего хутора».
Будущему маршалу еще мальчишкой довелось узнать жестокость карателей. Может, потому и считал жестокость по отношению к подчиненным делом обыденным.
Участие в маевках и хранение нелегальной литературы были только первыми шагами крестьянского юноши на революционном поприще. Начало же своей деятельности в качестве профессионального революционера, вскоре после призыва на военную службу, Григорий Иванович в автобиографии описывает несколько туманно: «Примерно около 10 раз за период с конца 1912 года до ухода на фронт, т. е. по август 1914 года, я был на маёвках, организуемых революционерами, и при разгоне одной из таких маёвок был избит нагайкой казаками, в результате чего спина около двух месяцев болела и я не мог, чтобы не выдать себя, обратиться за оказанием медицинской помощи.
В этот же период, т. е. в начале 1913 года, в г. Полтаве я вступил в местную революционную организацию, а это решение явилось результатом того, что тот гнет и произвол, которые имели место в казарме и испытывали солдаты, испытывал и я. Если сейчас спросить меня, какая это была организация, меньшевистская или эсеровская, просто затрудняюсь точно ответить, так как в политике я в тот период очень плохо разбирался. Что в тот период меня удовлетворяло в требованиях этих революционеров? Свержение царского самодержавия, передача земли-крестьянам за плату и власти учредительному собранию».
Тут Кулик лукавит. Он прекрасно помнил, что вступил в партию эсеров, что в 1939 году само по себе представляло сомнительный пункт биографии. Интересно, как это человек, вступивший в революционную организацию, заявляет, что в политике в тот момент «очень плохо разбирался»? Ведь связать свою судьбу с революцией — это и есть осознанный политический выбор. Но беда в том, что с этим выбором будущий маршал слегка ошибся. В 50-м году на судебном процессе Григорий Иванович показал, что «в партию эсеров вступил в 1913 году в депо станции Полтава», а членом партии большевиков стал 22 октября 1917 года, всего за три дня до начала социалистической революции в Петрограде.
О своей революционной деятельности на фронте Кулик в автобиографии рассказал так: «В 1914 году с уходом на фронт я всякую связь с революционерами до Февральской революции потерял (в этом позволительно усомниться; логичнее предположить, что в 39-м году Григорий Иванович старался всячески приуменьшить значение своего членства в эсеровской партии. — Б.С.). Ненависть к царскому самодержавию, к капиталистам, офицерам и попам я среди солдат всегда прививал, и это позднее сказалось при выборе меня председателем в солдатский комитет.
Февральская революция меня застала на фронте, где сразу же я был избран председателем батарейного комитета, потом дивизионного и бригадного и перед Октябрьской революцией был уже председателем солдатского комитета 9-й пехотной дивизии. Через газету «Окопная правда» начал знакомиться с большевистской партией.
В апреле 1917 года я был избран делегатом на съезд Западного фронта, который состоялся в г. Минске. На этом съезде я впервые услышал выступления большевиков, и тут у меня окончательно сформировалось большевистское мировоззрение, и на этом съезде я отстаивал линию большевиков.
В 1917 году после возвращения со съезда делегатов Западного фронта я уже более уверенно повел революционную работу. В момент июньского наступления в 1917 году на Крево и Сморгонь, будучи председателем дивизионной комиссии 9-й пехотной дивизии, я выступил перед солдатами против наступления, за что был арестован, а вскоре под нажимом солдатской массы был освобожден, а дивизия переброшена на Румынский фронт, как дивизия политически неблагонадежная.
В октябре 1917 года во время ухода войск с фронта я с группой вооруженных солдат отправился пешком домой на Украину, где в это время находилась у власти Украинская Рада. Эти солдаты впоследствии были основным ядром созданного мной красногвардейского отряда.
В первых числах ноября 1917 года в г. Полтаве я вступил в подполье, в партию большевиков (вероятно, здесь Григорий Иванович пользуется датировкой по новому стилю; время его вступления в большевистскую партию, 22 октября 1917 года по старому стилю, соответствует 4 ноября по новому стилю. — Б.С.). В этот же период я по заданию партийной организации начал формировать партизанский отряд».
