А генерал-полковник артиллерии Н.М. Хлебников в своих мемуарах приводит сравнительную характеристику вооружения советской и немецкой артиллерии в 41-м: «За годы Советской власти артиллерия наша сделала резкий скачок вперед и, насколько мне было известно, к 1941 году обогнала по решающим показателям артиллерию самых крупных иностранных армий, в том числе и немецко-фашистскую.
В противотанковой артиллерии мы имели 45-мм пушку с большой начальной скоростью, пробивной способностью и вдвое более мощным снарядом, чем 37-мм немецкая пушка (пробивная способность на 500 метров по броне соответственно 40 и 26 мм).
В полковой артиллерии наша 76-мм пушка образца 1927 года также была почти вдвое мощнее 75-мм немецкой пушки. Дивизионная немецкая артиллерия была вооружена 75-мм пушками 1918 и 1922 годов, которые значительно уступали нашей 76-мм пушке УСВ 1939 года по всем статьям (дальнобойность соответственно 4,5 и 8,5 км). Немецкая 105-мм гаубица в полтора раза уступала по мощности нашей 122-мм дивизионной гаубице М-30. Наша 152-мм гаубица М-10 по баллистическим данным примерно равнялась немецкой 150-мм гаубице, но была легче на 1,5 тонны, а следовательно — гораздо подвижнее и маневреннее.
В корпусной артиллерии мы имели отличный «дуплекс» (так артиллеристы называют два орудийных ствола разных калибров, которые можно установить на одном и том же лафете. — Б.С.), т. е. 122-мм пушку А-19и 155-мм гаубицу-пушку с дальностью стрельбы соответственно 20 и 17 километров. Этот «дуплекс» не имел себе равных ни в одной иностранной армии.
В артиллерии большой и особой мощности наши 152-мм пушки БР-2 и 210-мм БР-17 не уступали немецким, а 203-мм гаубица Б-4 и 305-мм гаубица БР-18 превосходили немецкие орудия соответствующих калибров».
Но, может быть, советские генералы и маршалы из патриотических побуждений преувеличивали достоинства собственной артиллерии? Интересно, а какие отзывы имеются с немецкой стороны? Немецкий генерал-танкист Ф.В. фон Меллентин в своей книге «Танковые сражения 1939–1945 гг.» не пожалел критических стрел в адрес Красной Армии, ругал за плохую тактическую подготовку и действия по шаблону и пехоту, и танковые соединения, и авиацию. Только об артиллерии отозвался очень уважительно: «Несмотря на известные недостатки, русская артиллерия является очень грозным родом войск и целиком заслуживает той высокой оценки, какую ей дал Сталин. Во время войны Красная Армия применяла больше тяжелых орудий, чем армия любой другой воюющей страны».
Недостатки были связаны прежде всего с недостаточным взаимодействием артиллерии с пехотой и танками, плохой разведкой целей и не очень совершенным управлением огнем. Однако все это относилось скорее к сфере боевой подготовки, за которую отвечал главным образом Воронов, а не Кулик.
Нет, не из-за сбоев в работе ГАУ подкрадывалась к маршалу беда. Она пришла совсем с другой стороны и была связана не со служебной деятельностью Григория Ивановича, а с его личной жизнью, о которой пришла пора рассказать.
В первый раз Григорий Иванович женился в 1921 году. Его женой стала Лидия Яковлевна Пауль, дочь зажиточного немца-колониста, предки которого поселились на Дону еще при Екатерине II. С ней Кулик познакомился в Ростове-на-Дону. Позднее тестя будущего маршала записали в кулаки. В начале 20-х Григорию Ивановичу удалось, пользуясь своим высоким положением, отстоять хозяйство Паулей от конфискации. Однако, когда началась политика «окончательной ликвидации кулачества как класса», Кулику припомнили «контрреволюционную связь с мироедом» и в декабре 1929 года вкатили выговор по партийной линии. Григорий Иванович сообразил, что социальное и этническое происхождение жены становится непреодолимым препятствием в восхождении по ступенькам военной иерархии, и с Лидией Яковлевной развелся. Тем более что его сердце уже принадлежало другой. На курорте Кулик познакомился с Кирой Ивановной Си-монич. Дочь маршала от первого брака Валентина Григорьевна Кулик-Осипенко в беседе с писателем Владимиром Карповым вспоминала: «Из-за того что у Кулика жена была немкой, он имел неприятности по службе. Может быть, это было одной из причин, почему папа с ней развелся. Но главной причиной была неожиданная любовь отца к Кире Ивановне. Она действительно была очень красивая. Такая женщина — никто не мог пройти мимо, не обратив внимания! Отец познакомился с ней, кажется, на курорте. И вот в 1930 году разгорелась такая любовь, что оба оставили свои семьи (на суде в 1950 году Кулик утверждал, что «в 1932 году я женился на дочери графа — Симонич, с которой я прожил 10 лет»; вероятно; жить с Кирой Ивановной Григорий Иванович, как о том свидетельствует дочь, действительно начал в 30-м году, и они оставались вместе 10 лет — до трагической разлуки в мае 40-го, а в 32-м году они только оформили свои отношения законным браком. — Б. С.). У Киры Ивановны тоже был муж и сын Миша. Она все бросила и пришла к отцу. Я с мамой была в санатории. Вернулись в Москву, а в квартире новая жена у папы! Мне было всего восемь лет, но я поняла, какая произошла для нас с мамой трагедия. Самое ужасное то, что мы были вынуждены жить в одной квартире. Разъехаться некуда. Я с мамой в одной комнате, отец с Кирой в другой, и одна общая столовая. Обстановка напряженная, наэлектризованная Сами понимаете — две жены в одной квартире! Но мама моя типичная, сдержанная немецкая жена — кухе, кирхе, киндер (кухня, церковь, дети). Ходила с поджатыми губами, молчала. А Кира Ивановна — победительница, да к тому же счастливая, держала себя независимо. Мама, чтобы поменьше быть дома, устроилась на работу делопроизводительницей, у нее не было образования. Мне ее было очень жалко. Но я ребенок, мне проще, много подружек приходило, они жили в нашем доме — дочка Гамарника, дочка Уборевича (дети дружили с Валей, несмотря на то, что их отцы относились к Кулику более чем прохладно, презрительно называя героя Царицына «фейерверком». — Б. С.) Позднее отец добился через Ворошилова, чтобы нам с мамой дали две небольшие комнаты в общей квартире, недалеко от станции метро Бауманская. В старой квартире остались отец с Кирой Ивановной. В 1932 году у них появилась дочка, тоже Кирой назвали. В 1938 году, когда случилась беда с Гамарником — он застрелился, и его объявили врагом народа (беда-то, как мы помним, случилась годом раньше — в 37-м. — Б. С.), — отец прибавил квартиру Гамарника к той, в которой мы жили раньше, они были смежные, номер 13 и 14, на одной лестничной площадке. Причем отец оставил объединенной квартире номер 14, а 13, как несчастливый, снял (но судьбу перехитрить Григорию Ивановичу не удалось, и кончил он так же скверно, как Гамарник с Тухачевским. — Б. С.).
Отношения моей мамы с отцом не оборвались совсем. Он о нас заботился, помогал. В 1938 году достал маме путевку в санаторий. А за мной приехала Кира Ивановна и забрала к себе: «Папа сказал, будешь у нас жить». — «А как школа — в сентябре начало учебы?» — «У нас рядом есть школа — туда перейдешь». Ну, слово папы — закон. А когда мама вернулась с курорта, решили меня из школы в школу не переводить, осталась жить у отца до окончания учебного года. К маме ездила в выходные дни, очень тосковала по ней. Однажды она мне говорит: «Доченька, я встретила хорошего человека, он сделал мне предложение, как ты на это смотришь?» — «А кто он?» — «Полковник, познакомились в санатории. Встречаемся и здесь, в Москве». — «Ну что ж, мамочка, я взрослею, когда-то тоже выйду замуж. Зачем тебе жить в одиночестве? Соглашайся. А я буду жить с папой». — «Почему не со мной?» — «Хлеб отцовский все же будет слаще хлеба отчима». Жестоко, наверное, получилось, но я желала ей добра, не хотела мешать.
