Когда белоповстанцы откатывались от Волочаевки и Хабаровска, Блюхер 23 февраля 1922 года обратился с письмом к генералу Молчанову: «Мне хотелось бы знать, какое же количество жертв, какое же число русских трупов необходимо еще, чтобы убедить Вас в бесполезности и бесплодности Вашей последней попытки бороться с силою революционного русского народа, на пепле хозяйственной разрухи воздвигающего свою новую государственность? Какое число русских мучеников приказано Вам бросить к подножию японского и другого чужеземного капитала? Сколько русских страдальческих костей необходимо, чтобы устроить мостовую для более удобного проезда интервентских автомобилей по русскому Дальнему Востоку?..
Среди ваших рядов во время боев под Волочаевкой и Казакевичево я заметил много дельных людей, необходимых в настоящую минуту для государственной работы в России и Дальневосточной республике. Не губите их в угоду чужеземному золоту, и грядущая история нашей страны скажет Вам за это спасибо».
Главком НРА предлагал Викторину Михайловичу и его офицерам перейти на сторону Советской власти, обещая им высокие военные посты. Молчанов письмо проигнорировал и предпочел отвести свои отряды под защиту японских войск. Тем самым он, несомненно, спас себя и своих подчиненных от гибели, если не немедленно, то уж в 37–38 годах — наверняка. Генерал Молчанов умер в 75-м в Сан-Франциско в возрасте 88 лет. Маршал Блюхер был забит насмерть в подвалах Лефортова.
Василию Константиновичу не довелось носить лавры освободителя Владивостока. Из-за конфликта с членом Военного Совета НРА И.М. Погодиным и начальником штаба армии В.К. Токаревским Блюхер в июле 1922 года был отозван с Дальнего Востока. Как водится, у волочаевской победы, которая предопределила и последующее падение столицы белого Приморья, сразу объявилось много отцов, и они не смогли поделить лавры между собой. Поводом для конфликта стало недовольство Блюхера тем, что Вячеслав Константинович иной раз направлял бумаги на подпись сначала Ивану Михайловичу, и только потом — командующему. Москва решила склоку прекратить, заменив Блюхера И.П.Уборевичем. Иерониму Петровичу и довелось вступить в оставленный японцами и белыми Владивосток в октябре 1922 года. Блюхеру же впоследствии выпала сомнительная честь судить Уборевича в июне 1937 года.
Никаких претензий к Василию Константиновичу в связи с его деятельностью на Дальнем Востоке предъявлено не было. Наоборот, его назначили командиром 1-го стрелкового корпуса, дислоцировавшегося в районе Петрограда. Это было куда солиднее, чем военный министр опереточной Дальневосточной республики и командующий армии, боевая мощь которой не превышала полнокровной дивизии.
В северной столице Блюхер пробыл два года, а в 1924-м его направили главным военным советником в Китай к главе гоминьдановского правительства Сунь Ятсену в Гуаньчжоу. К тому времени Блюхер уже женился на Галине Павловне Кольчугиной, с которой познакомился на Дальнем Востоке. У них было двое детей — дочь Зоя и сын Всеволод. Когда встал вопрос, на какую фамилию выписывать Блюхеру заграничный паспорт, Василий Константинович взял псевдоним по имени жены — Галин, а имя и отчество — по именам детей — Зой Всеволодович. Когда ему возразили, что имени Зой нет, будущий маршал парировал: «А что, имена только те, что в святцах?»
В китайской Национально-Революционной армии Блюхер ввел институт комиссаров и стал одним из основных разработчиков плана знаменитого Северного похода, в ходе которого гоминьдановские войска под командованием маршала Чан Кайши в 1926–1927 годах из провинции Гуандун двинулись на север страны, громя армии местных губернаторов-дудзюннов. Очень точно охарактеризовал дудзюннов уже знакомый нам Вс. Н. Иванов, более 20 лет проживший в Китае: «В то революционное время моего пребывания в Пекине (в 1920 году. — Б. С.) Китай в своем государственном устройстве вступил в эпоху «дудзюнната», т. е. «маршалов», что-то вроде наших военных генерал-губернаторов, только с тем отличием, что у нас генерал-губернаторы были из дворян, людьми отличного светского образования, опорой царя. В Китае того времени уже исчезла организация военных сил на основании маньчжурских кланов, племен по «знаменам», любой китаец мог стать «дудзюнном»-губернатором, захватить власть в провинции с населением от 25 до 80 миллионов человек, не имея никакого образования, будучи неграмотным, пользуясь лишь крылатым колесом военного счастья.
Ни грамоты, ни знаний не требовалось для этих молодцов из «феев», т. е. людей с крепким здоровьем, шекспировскими характерами, четким пристальным умом, решительной хваткой и китайской сверхмерной хитростью. Это были люди, «сами себя сделавшие», хорошо подобранные коллективы удальцов, хунхузов, «феев», «у-сань», начинавших карьеру в горах и лесах. Они боролись, голодали, ставили карту на сильных, выдвигались среди сильных и брали власть над деревнями, городами, уездами, провинциями, развивая свои отношения в основном не на терроре, не на силе, а на дипломатии, сотрудничестве, взаимной выгоде. А когда один такой оказывался благодаря счастливой удаче во главе провинции с населением от 25 до 80 миллионов человек, он уже выходил на международную арену.
Китайская революция прежде всего «открыла двери» в Китай, и такие китайские удальцы стали пользоваться успехом у иностранных политиков — ведь возможности заработать в Китае были грандиозны. В открытую дверь Китая полезли Япония, Америка, Англия с бесконечным количеством хитроумных комбинаций в запасе. Ставка была невелика: немного старомодного оружия, а приз — Китай — огромен.
Среди многочисленных маршалов-удальцов закипела бесконечная жестокая борьба. За что они боролись между собой? За единство Китая. Это был род состязательного экзамена огромной трехчетвертьмиллиардной нации культурного, по-своему воспитанного народа, где к правлению должен был прийти самый талантливый, самый сильный, непобедимый даже при ничтожнейшем шансе».
К этому надо добавить, что СССР тоже ринулся в Китай и имел там своих удальцов — маршала Фэн Юй-сяна с его Национальными армиями на севере и Чан Кайши на юге. Последний от других дудзюннов отличался только уровнем образования — как-никак окончил японскую военную академию. Кстати, в этом отношении он и Блюхера существенно превосходил. После смерти Сунь Ятсена Чан Кайши стал наиболее влиятельным лидером революционной партии гоминьдан, поскольку располагал реальной военной силой.
Первое время китайский маршал и советский советник, которому еще только предстояло стать маршалом, жили душа в душу. Адъютант и секретарь Блюхера в Китае Мазурин рассказывал Казанину, как во время Северного похода сопровождал Василия Константиновича и Чан Кайши, летавших вместе на одном самолете над фронтом, вместе разрабатывавших планы и проводивших операции. Однако после успешного завершения похода китайский маршал начал тяготиться союзом с китайскими же коммунистами, с которыми не собирался делить плоды победы. Он, тем не менее, хотел сохранить дружеские отношения с СССР, нуждаясь в финансовой и экономической помощи. Один из китайских генералов — сподвижников Чан Кайши откровенно говорил советским советникам: «Мы против Коммунистической партии Китая, но мы уважаем и приветствуем вашу партию, ваше правительство и вашу армию». Губернаторы отдельных провинций видели в советском присутствии определенную стабилизирующую силу. По признанию Казанина, «Блюхер все же нередко играл роль арбитра между китайскими военными кликами, и мы покровительствовали той или иной более честной и надежной группировке». Чан Кайши, напротив, хотел ограничить роль Блюхера чисто военными вопросами, чтобы самому решать, кто из китайских генералов «более честен». В апреле 1927 года маршал официально порвал с коммунистами, произведя аресты коммунистов в Шанхае. Накануне на банкете он декларировал разрыв с Компартией. Советские советники демонстративно ушли с банкета, но еще несколько месяцев оставались в Китае, пока в Москве делали выбор между Чан Кайши и коммунистами. Тем временем левое крыло гоминьдана, контролировавшее правительство в Ухани, которое в Кремле думали сделать альтернативой Чан Кайши, в июле поддержало действия маршала. После этого Блюхер и другие советские советники покинули Китай, а в Москве санкционировали восстание верных коммунистам воинских частей в Наньчане. Оно началось 1 августа 1927 года, через пять дней после отзыва из армии гоминьдана советских специалистов, но в октябре было подавлено. Василий Константинович выехал из Шанхая на родину 11 августа 1927 года.
