Иосиф Виссарионович на письмо среагировал, да еще как круто. Причем дважды. Сначала убрал Ежова, назначил Берию и умерил размах репрессий. А потом, с трехлетней задержкой, вывел в расход и авторов письма Осторожный Мерецков письмо подписывать не стал. Может быть, поэтому его только арестовали, но расстреливать не стали. Сталинскому свояку Аллилуеву просто повезло, что он вскоре помер и не успел познакомиться с подвалами Лубянки. Иначе его наверняка ждала та же самая участь, что и трех других «подписантов».
Интересно, что незадолго до смерти Аллилуев виделся в Сочи с маршалом Блюхером, догуливавшим на свободе последние дни. Племянник Павла Сергеевича Владимир Станиславович Аллилуев вспоминал о дяде: «Был он человеком искренним, с открытой, но строгой душой, если чувствовал несправедливость, всегда вступался. Но и принципами не поступался. Может быть, поэтому авторитет Павла был очень высоким.
В свою последнюю осень 1938 года он отдыхал в Сочи. Ясным октябрьским днем он заехал к В.К. Блюхеру, и было это за несколько дней до ареста маршала. В.К. Блюхер, как писала потом его супруга Глафира, был недоволен этим приездом. Мол, «еще один приезжал прощупать Блюхера». Только много лет спустя, продолжает вспоминать Глафира, я узнала, что П.С. Аллилуев приезжал совсем не затем, а просто он хотел помочь В.К. Блюхеру.
Так ли это, мне сегодня судить трудно — Павел вернулся в Москву 1 ноября 1938 года, а вечером 2 ноября в кабинете моего отца (наркома внутренних дел Казахстана С.Ф. Реденса. — Б. С.) в нашей алма-атинской квартире зазвонил телефон. Трубку сняла моя мама, Анна Сергеевна. Она что-то ответила и вдруг страшно закричала. Из Москвы сообщили о скоропостижной смерти ее старшего брата Павла Сергеевича Аллилуева. Ему было только 44 года. И он лишь вчера вернулся из санатория».
В обвинительном заключении по делу Кулика в 1950 году одним из преступлений, инкриминируемых бывшему маршалу, как раз и было обращение к вождю с просьбой уменьшить размах репрессий: «Расследованием установлено, что в 1938 году Кулик Г.И. установил преступную связь с участниками антисоветского военного заговора: бывшим командующим Западным фронтом Павловым (в действительности в ту пору Дмитрий Григорьевич возглавлял Автобронетанковое управление. — Б. С.) и бывшим заместителем начальника Главного Артиллерийского управления Красной Армии Савченко, с которыми вел вражеские разговоры и вместе с ними принимал меры к тому, чтобы сохранить от ареста уцелевшие еще кадры заговорщиков». Сталину очень не понравилось, что Кулик, Савченко и Павлов посмели высказать собственные суждения по такому политическому вопросу, как борьба с «врагами народа», и поставить под сомнение обоснованность репрессий. Самостоятельно мыслящие военачальники Иосифу Виссарионовичу всегда были очень подозрительны. Именно письмо 38-го года послужило истинной причиной неприятностей, обрушившихся на Кулика, Савченко и Павлова в 1941–1942 годах.
Война началась для Кулика довольно неудачно. 23 июня 1941 года он прибыл в район Белостока, где находились 3-я и 10-я армии, составлявшие ударную группировку Западного фронта. Как отмечала в цитировавшемся выше письме Хрущеву А.Ф. Павлова, ее мужу «Верховное Командование не разрешило выезжать на линию фронта, а послали маршала Кулика Г.И., который попал в окружение». Возможно, Сталин надеялся, что, быстро отразив немецкие атаки, главные силы фронта двинутся в наступление к Висле, и рассчитывал поставить маршала или во главе основной группировки, находившейся в Белостокском выступе, или вообще заменить им Павлова на посту командующего Западного фронта. Но уже к исходу второго дня войны, когда провалились контрудары советских механизированных корпусов, Красной Армии пришлось надолго забыть о наступлении.
Кулик оказался в окружении и две недели вместе с охраной и присоединившейся к нему группой бойцов и командиров 10-й армии выходил к своим. Чтобы противник не узнал о присутствии среди окруженных маршала и заместителя наркома обороны, Григорию Ивановичу пришлось сменить маршальский мундир на крестьянскую одежду. За то, что попал в окружение, никакого наказания Кулику не последовало. Хотя на первом суде в феврале 42-го председатель Специального Присутствия Военной коллегии Верховного Суда В.В. Ульрих ехидно спросил Григория Ивановича: «Никакой преступной связи с немецким командованием у вас, значит, не было?»
«— Категорически нет», — подтвердил Кулик. — «Было только одно — в разведке имелись данные о том, что немцы меня искали, так как считали, что я остался в окружении и стал командовать партизанским отрядом. Еще припоминаю — в одной деревне меня опознал кто-то из местной интеллигенции, наверное, сельский учитель. Он меня спросил: «Вы Кулик?» Я ответил: «Нет!» После этого сразу мы удрали из деревни».
«— В какой точно деревне, районе это было?» — осведомился Василий Васильевич.
«— Где-то в Белоруссии», — неопределенно ответил маршал. — «Точно не знаю».
«— А с немецкими солдатами вы не встречались?» — ласково поинтересовался армвоенюрист.
«— В одном месте натолкнулись на немецкие танки», — признался Кулик. — «Сразу назад и удрали. Ни с одним немецким солдатом я не встречался, ни с кем из немцев не разговаривал».
«— Сколько пробыли в окружении?» — уточнил Ульрих.
«— Дней двенадцать».
«— Были переодеты?»
«— Да, переоделся в крестьянскую одежду», — не стал скрывать Григорий Иванович.
«— Партбилет, другие документы, ордена при вас были?» — продолжал допрос Ульрих, надеясь, что удастся уличить подсудимого в уничтожении партбилета и потере орденов. Но тут Василия Васильевича ждало разочарование.
«— Нет, при мне никаких документов не было», — честно заявил Кулик. — «Я еще из Москвы вылетел без документов. Выходить было трудно. Дорогой я так натер себе ноги, что не мог идти. Я даже хотел застрелиться». Если бы Григорий Иванович в отчаянии так и сделал, не пришлось бы ему принимать двукратное унижение неправедного судилища и позорную смерть в лубянском подвале.
В письме Сталину, написанном вскоре после первого суда, в феврале 42-го, Кулик тоже затронул тему своего пребывания в окружении: «Я знаю, что, когда я был в окружении, распространялись слухи, что я сдался немцам, и, наконец, мне говорят и сейчас, что я в связи с немцами. Прошу вас, тов. Сталин, назначить специальную комиссию ЦК ВКП и расследовать все обвинения против меня. Если я вредитель и веду какую подпольную работу, то меня нужно немедленно расстрелять. Если же нет, то строго наказать клеветников, вскрыть, кто они и чего они хотят. Пусть они знают, что никакая травля на меня не повлияет, я был, есть и умру большевиком».
Расстрелять бывшего друга Иосиф Виссарионович решился только через восемь лет и возможности умереть большевиком ему не оставил. Еще до ареста Кулика исключили из партии.
Но, только что выбравшись из «белостокского котла», Григорий Иванович не предвидел, что скоро судьба сделает новый трагический поворот.
Маршала направили командовать 54-й армией под Ленинград, поставив задачу прорвать блокаду города. Эта армия была значительно усилена артиллерией и имела целых восемь дивизий — больше, чем другие армии Ленинградского фронта. 54-я армия подчинялась непосредственно Ставке Верховного Главнокомандования, т. е. действовала на правах отдельной. Так что ее командующий по правам практически не отличался от командующего фронта. Сталин придавал большое значение деблокаде Ленинграда. Неслучайно оказавшимися в кольце войсками командовал бывший начальник Генштаба генерал армии Г.К. Жуков, а действовавшей с внешней стороны кольца 54-й армией — заместитель наркома обороны Кулик. Однако разомкнуть кольцо осенью 41-го так и не удалось.
