«— Минимум 50–60», — доложил Кулик.
«— Сколько у нас с этой стороны было орудий?» — поинтересовался Павел Александрович.
«— Минимум 50–60», — признался маршал.
«— Значит, у нас было огневое преимущество?» — заключил Артемьев.
«— Соотношение было в пользу наших», — без воодушевления согласился Григорий Иванович.
«— Какую задачу поставили 50 орудиям?» — ласково осведомился генерал-полковник у маршала.
«— Противник навалился на наши батареи и уничтожил их прямой наводкой», — вынужден был признать Кулик.
«— Со стороны Джарджавы какие были силы противника?» — продолжал допытываться Артемьев.
«— Наступали две дивизии», — ответил подсудимый.
«— А с нашей стороны?» — все настойчивее интересовался Артемьев.
«— В обороне находилось до двух рот», — отозвался Кулик.
«— Где еще был противник?» — продолжал допрос генерал-полковник.
«— Со стороны Катерлеза», — Кулик не мог понять, куда клонит Артемьев.
«— Чем здесь располагал противник?» — вопросы генерал-полковника не отличались оригинальностью.
«— До одной дивизии», — коротко ответил Кулик.
«— Прошу сделать вывод, подсудимый Кулик, на основании чего вы приняли решение об оставлении Керчи?» — вернулся к основному пункту обвинения Артемьев. Ему вторил Щаденко:
«— Вам как было приказано: сдавать или держать Керчь во что бы то ни стало?»
«— Приказано было держать Керченский полуостров», — монотонным эхом отозвался маршал, которому совсем недолго осталось носить маршальские петлицы.
«— Не находите ли, что вы, не дав правильной оценки всей обстановке на фронте, приняли решение об отходе?» — спросил Артемьев, стремясь продемонстрировать академическую объективность.
«— Нельзя же потрепанные части, остатки от разбитых дивизий равнять с боеспособными частями», — возмутился Григорий Иванович. — «От двух полков что там осталось? В одном на 100 процентов был перебит командный состав».
«— Вы же сами первый удрали из Керчи», — бросил тяжкое обвинение соратнику по Первой Конной Щаденко.
«— Я не трус. Не удирал», — словно не выучивший урок двоечник, оправдывался Кулик.
В этот момент в допрос опять включился Ульрих: «— Что вам доложили Левченко и Батов о силах противника?»
«— На фронте у противника было до четырех дивизий и в тылу одна-полторы дивизии», — утверждал Кулик.
Здесь следует отметить, что в самом начале процесса он говорил, что «противник наседал на нас 5 дивизиями», на что Артемьев возразил: у немцев было только 2 дивизии. «Как же так — 2 дивизии? Разве мог он своими 2 дивизиями разбить наши 6 дивизий». Теперь же, когда судебное заседание подходило к концу, Ульрих напомнил Григорию Ивановичу: «На следствии вы так показывали: «Точных данных у Левченко и Батова о силах противника не было. Однако, лично наблюдая картину боя, я определил соотношение сил — как один к трем в пользу противника»».
«— Да», — подтвердил Кулик, — «у них точных данных не было».
Прервем на минуту цитирование судебной стенограммы и обратимся к тем фактам, которые стали твердо известны только после окончания войны. Выяснилось, что в оценке немецких сил на Керченском полуострове ошибались как Григорий Иванович, так и его судьи. Первый численность неприятеля преувеличивал, а вторые — преуменьшали. В действительности 6 советским дивизиям на Керченском полуострове (четырем из состава 51-й Отдельной армии и одной из состава Отдельной Приморской, а также срочно переброшенной с Кавказа перед самым началом эвакуации 306-й горно-стрелковой дивизии и 9-й бригаде морской пехоты) противостоял 42-й немецкий армейский корпус в составе трех пехотных дивизий — 73-й, 46-й и 170-й. Даже с учетом того, что дивизии 51-й армии понесли тяжелые потери при прорыве немцами в конце октября перекопских и юшуньских позиций, общий численный перевес в районе Керченского полуострова, равно как и превосходство в артиллерии, оставались на советской стороне. Однако красноармейцев еще до приезда Кулика охватила паника, а командовавшие ими вице-адмирал Г.И. Левченко и генерал-лейтенант П.И. Батов выпустили из рук управление и смирились с мыслью, что придется отступать на Тамань, куда уже самовольно переправлялись многие бойцы и командиры. 10 ноября, когда Кулик еще только готовился вылететь из Ростова, Левченко, Батов и член Военного Совета войск Крыма корпусной комиссар А.С. Николаев прислали в Москву Сталину телеграмму: «Положение исключительно тяжелое, части совершенно деморализованы и небоеспособны. Они не в состоянии удержать Керченский полуостров. В связи с тем, что имеющимися силами удержать Керчь нет возможности, необходимо или усилить дополнительно это направление двумя дивизиями, или же решить вопрос об эвакуации войск из района Керчи». Правда, тут же содержалось заверение, что командование требует «от войск прочного удержания Керченского и Севастопольского плацдармов». Однако новые части из Закавказья для удержания Керчи можно было перебросить только через 12–15 суток, и не было никакой надежды, что деморализованные остатки 51-й армии, даже подкрепленные двумя боеспособными полками 302-й дивизии, продержатся в городе еще две недели.
На суде Щаденко гневно бросил в лицо Кулику:
«— Вы исходили не из правильной оценки сил противника. Нужно говорить напрямик — вы просто струсили».
«— Нет, я не струсил», — оправдывался Григорий Иванович. — «Я ведь ехал на катере днем под обстрелом и не трусил».
«— Получается так, что ни у вас, ни у местного командования и приблизительно точных данных о силах противника не было?» — резюмировал Ульрих.
«— Я считал, что соотношение было один к трем», — заявил на это маршал.
«— Вы сказали, что вы с одной высоты могли свободно наблюдать всю картину боя на подступах к Керчи. Все кругом было видно. Почему не установили там орудий и пулеметов?» — уличил Григория Ивановича в некомпетентности Артемьев.
«— Огневое превосходство у наших войск было. И поливали бы с высоты противника», — вторил ему Щаденко. Что ж, каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны.
«— Уже поздно было», — настаивал на своем Кулик. — «Под минометным огнем противника нельзя было сделать этого».
«— Был у вас план обороны Керчи?» — поинтересовался Ульрих.
«— Я отдал приказ — ни шагу назад», — ушел от прямого ответа Кулик. Плана-то у него никакого не было: маршал сразу же по прибытии в Керчь понял, что город не удержать.
«— А где проходил этот рубеж, от которого «ни шагу назад»?» — опять съехидничал Артемьев.
«— Он был указан в приказе Батова», — дипломатично ушел от ответа Кулик.
Тогда Ульрих обратился к материалам дела: «Вы на следствии показывали: «приехав в район Керчи, я не только не организовал оборону, но и не принял к этому мер. Был ли план обороны у командования направления (Левченко, Батов), я не знаю, об этом я их не спрашивал. Приехав в Керчь, я сразу же принял решение на отход, санкционировав уже происходящую эвакуацию».
