«— Это не касается жесткой обороны», — растерявшийся Кулик запутывался все больше и больше.
«— Если «ни шагу назад», то, значит, жесткая оборона», — уточнил Артемьев. — «Что вы приказали командиру дивизии, уезжая с командного пункта?»
«— Я приказал контратаковать противника», — честно признался Кулик.
«— Как двумя ротами контратаковать два полка? Это по меньшей мере идиотство», — возмутился Павел Александрович.
«— Другого выхода не было», — с горечью ответил Кулик. — «Надо было спасать войска от пленения».
«— Что же вы сделали для ликвидации паники?» — поинтересовался Артемьев.
«— Я считал, что в Керчи дать боя мы не сможем», — пытался Григорий Иванович убедить судей в правильности принятого им решения. — «Нужно было отходить на Таманский полуостров, там приводить части в порядок и организовать оборону. А здесь — только мелочь».
«— Керчь — мелочь?» — возмутился присутствовавший на заседании прокурор СССР Бочков.
Артемьев повторил свой вопрос: «Что вы сделали для ликвидации паники?»
«— Что я сделал?» — размышлял Григорий Иванович. — «Я Батову приказал организовать оборону и вообще организовать всех, кто еще может драться. Левченко приказал заняться с начальником флотилии перевозкой войск с Керчи на Тамань. Начальнику штаба и начальнику Особого отдела поручил принимать перевозимых на Таманском полуострове и организовать там оборону».
«— Какое вы лично приняли участие в этом?» — задал каверзный вопрос не унимающийся Артемьев.
«— Сам я тогда уехал в Тамань», — простодушно сообщил суду Григорий Иванович, не догадываясь, что этот факт могут истолковать как проявление трусости. Хотя, если разобраться, что было делать маршалу в тот момент в Керчи? Поднимать в контратаку роту? Так не маршальское это дело — толковый капитан или старший лейтенант гораздо лучше справится. Два полка приведенной Куликом 302-й горно-стрелковой дивизии дела, конечно же, поправить не могли. Однако судьи маршала подобными вопросами не задавались. Приговор был известен заранее. Его явно продиктовал сам Верховный Главнокомандующий, не забывший «давнишнего друга». Ульриху и его коллегам оставалось только довести судебную комедию до конца.
«— Вы отчетливо себе представляли, на чем мог противник перебросить свои силы через пролив?» — обратился к Кулику Артемьев, в феврале 42-го уже хорошо знавший, что в ноябре 41-го у немцев в Крыму практически не было десантно-высадочных средств и высадиться на Тамани они тогда при всем желании не могли. Но Кулик-то об этом в дни боев за Керчь не знал. Наоборот, с самого начала войны советское командование в Крыму, тот же Левченко, Батов и предшественник Батова на посту командующего 51-й армии Ф.И. Кузнецов, опасались морских и воздушных десантов, отчего и бросили половину сил на охрану побережья.
«— Я считал, что противник может выбросить десант на Таманский полуостров», — не стал лукавить Григорий Иванович. Здесь он для себя опасности не чувствовал. Тем более что сам Сталин в телефонном разговоре требовал «не допустить противника на Кавказ».
Члены суда продолжали донимать Кулика неприятными вопросами. Очевидно, генералы становились выше в собственных глазах благодаря тому, что могли теперь безнаказанно издеваться над опальным маршалом.
«— А не считали ли вы, что поспешным перенесением своего командного пункта на Таманский полуостров вы могли еще больше деморализовать наши войска?» — это Артемьев продолжал уличать Григория Ивановича в трусости. Ему вторил Щаденко: «Ведь вы появились в Керчи, пробыли около трех часов, из них два постояли на высоте и сразу назад».
«— В общем, давай катер и драпай дальше?» — подытожил Артемьев.
«— Я считал, что там больше мне делать нечего», — резал правду-матку Кулик. — «Там уже вопрос решен. Нужно было драться на Таманском полуострове, чтобы не пропустить противника на Северный Кавказ».
«— Но вы же получили приказ народного комиссара обороны — держать Керчь?» — Артемьев изобразил удивление.
«— Я считал, что Батов в Керчи сам справится. Самое трудное я видел в том, чтобы остановить войска на Таманском полуострове и там организовать из них оборону», — объяснял свое решение Григорий Иванович.
Судьи наседали. Темп вопросов нарастал. Артемьев: «Как вы расцениваете свой поспешный отъезд из Керчи?» Кулик: «Правильным». Щаденко: «А получили вы разрешение на это народного комиссара обороны?» Кулик: «У меня другого выхода не было». Ульрих (перебивая подсудимого): «Приказ Ставки ясно ставил задачу». Щаденко (перебивая председателя): «Вы же получили приказ лично от товарища Сталина». Помимо прочего, генералы торопились засвидетельствовать свое трепетное отношение к Верховному и благородное негодование по поводу невыполнения сталинского приказа.
Кулик сдался: «Я виновен в том, что превысил свою власть и не выполнил приказ об обороне Керчи. Но это не от трусости, а потому, что хотел обеспечить оборону Таманского полуострова».
«— Вы же сами удрали и фактически дали приказ всем удирать», — демонстрировал праведный гнев Щаденко. Ефим Афанасьевич опасался, что ему еще могут припомнить былую близость к ныне совершенно явно впавшему в опаду маршалу.
«— Я удрал?» — возмутился Кулик.
«— А кто же? Я, что ли?» — парировал Щаденко.
«— Вы нарушили приказ?» — присоединился к хору обличителей Ульрих.
«— Да, нарушил», — упавшим голосом ответил Кулик.
«— Присягу нарушили. Нашу боевую присягу», — кипятился Щаденко.
«— Нарушил, но не из-за паникерства или злого умысла», — каялся Григорий Иванович.
Щаденко наставительно заметил: «Речь идет о выполнении боевого приказа. Как вы оцениваете такого солдата, командира, который не выполняет боевого приказа?»
«— Расстрелять его нужно, если он нанес вред стране», — дал вполне ожидаемый ответ Кулик. Однако тут же добавил: — «Но у меня бегства не было, а была драка, там Батов был».
«— Что тут говорить — было ваше бегство», — подвел итог первой половины судебного заседания Ща-денко.
После перерыва Артемьев вернулся к теме путешествия Кулика с Кавказа в Крым: «Какое расстояние от Краснодара до Керчи?»
«— Километров двести с лишним», — ответил Кулик.
«— А потратили больше двух суток?» — укорил маршала Артемьев.
«— Дорога была просто непроходимая», — сетовал Кулик. — «Машины пришлось бросать. Тягачами вытягивали».
«— В Тамани зачем задержались?» — резко бросил Артемьев.
«— Там я сознательно остался для организации обороны», — едва ли не с гордостью заявил Григорий Иванович.
«— И что вы там сделали?» — продолжал допрос Артемьев.
«— Принял меры, чтобы не допустить высадки противником десанта», — в который уже раз повторил Кулик.
«— Как вы расцениваете действия генерала, не только не выполняющего боевого приказа, но даже не делающего попыток к его выполнению?» — упорно подводил Артемьев маршала под расстрельную статью.
