«— Я тогда считал, что настоящей обстановки Ставка не знает», — не очень уверенно ответил Кулик.
«— Вам ведь Ставка вторично подтвердила свой приказ об активной обороне Керчи?» — настаивал Павел Александрович.
«— За что меня и судят», — мрачно заметил Григорий Иванович. — «Я не выполнил приказа, но не по злому умыслу». Однако от многократного повторения аргументы маршала не стали для судей более убедительными.
«— Выходит, что вы не хотели удержать Керчь, вам было ведь ясно сказано: умри, но обороняй», — констатировал неумолимый Артемьев.
«— Я отошел не по трусости», — взмолился Григорий Иванович. — «Я считал, что в Керчи дать генеральное наступление не смогу, а потому принял решение об отходе».
«— Одно из двух, подсудимый Кулик: или вы трус, или изменник», — резюмировал неумолимый Артемьев.
Григорий Иванович понимал, что лучше признать себя трусом, чем изменником, но продолжал стоять на своем. Он попросил допросить командиров оборонявших Керчь дивизий, чтобы «установить, что я принял все возможные меры, и благодаря этому наши в Керчи продержались трое суток».
Судьи с маршалом не согласились и командиров в суд вызывать не стали, не желая затягивать процесс. Зато они зачитали Кулику директивы Ставки, где говорилось о необходимости упорной обороны на Керченском полуострове. Вот одна из них, датированная 14 ноября 1941 года и подписанная начальником Генерального штаба маршалом Б.М. Шапошниковым: «Удержание района Керчи нужно ставить не в зависимость от перевозки обозов и тяжелой артиллерии на Таманский полуостров, а от решения держать Керчь во что бы то ни стало и не дать противнику занять этот район. В этих видах Вам необходимо обратить внимание прежде всего на оборону Керчи, перебросив для этого, если нужно, остальные части 302-й дивизии на Керченский полуостров». Эта телеграмма была ответом на обращения Кулика и Левченко, поступившие 13 ноября. Кулик докладывал: «Усиленным темпом идут бои на линии мыс Тархан, высоты 131,7 и 62,4, гора Высокая, Скасиево-Фонтан, Джарджава и южная окраина Керчи.
Усиленными темпами перебрасываем на Таманский полуостров обозы, артиллерию, технику. Обороной на западном берегу Таманского полуострова занят мыс Литвин, кордон Малый Кут, гора Горелая — стрелковая бригада, вооруженная мной за счет ВУЗов в Краснодаре, Тамань, высота 63,4. Кроткое, и далее по южному берегу вплоть до Благовещенской обороняет 302 дивизия без двух полков. По наличию перевозочных средств составлен план перевозок армии на два дня. Принимаю меры сдержать противника на занимаемом рубеже». Левченко же информировал Сталина о фактически начавшейся эвакуации Керчи: «Войска Керченского направления последнее время понесли большие потери, а ведущие бои крайне устали. Фронт сдерживается исключительно двумя полками вновь прибывшей 302 дивизии и группой устойчивых бойцов, оставшихся в дивизиях (51-й армии. — Б.С.).
Противник давит минометами и живой силой. Войска, не имея достаточного количества автоматического оружия и минометов, потеряли всякую сопротивляемость.
Сегодня мною принято решение на переправу с Керченского на Таманский полуостров: ценной техники, тяжелой артиллерии, специальных машин, излишнего автотранспорта».
Что ж, технику у нас всегда ценили больше, чем людей. Гордей Иванович Левченко, наверное, понимал, что без тяжелой артиллерии пехота держаться не будет, и в душе уже смирился с потерей Керченского полуострова. Оставалось только как-то поделикатнее подготовить вышестоящее начальство к осознанию неприятного факта. Ведь приходилось нарушать распоряжение Ставки от 7 ноября, подписанное Сталиным, наркомом ВМФ Н.Г. Кузнецовым и Шапошниковым, требующее организовать активную оборону Керченского полуострова, и указание Сталина, переданное 9 ноября Шапошниковым: вести в Керчи жесткую оборону. Многомудрый Борис Михайлович Шапошников, поняв из телеграмм Левченко и Кулика, что эвакуация на Тамань идет уже полным ходом, решил отправить такое послание, где одновременно было и разрешение на эвакуацию, и требование упорно оборонять Керченский полуостров. Когда в половине третьего ночи 15 ноября Кулик доложил о низкой боеспособности 51-й армии, малочисленности ее дивизий, а также о том, что неприятель уже ворвался в Керчь, Григорий Иванович полагал, что надо отводить войска на Тамань. Вот тогда Шапошников и направил ему ответ, достойный царя Соломона: «Ставка Верховного Главнокомандования считает, что сначала нужно вывезти артиллерию и технику с Керченского полуострова, а затем отводить стрелковые части, которые должны крепко держаться в восточной части полуострова. Получение подтвердить. По поручению Ставки Верховного Главнокомандования Б. Шапошников».
Понимай как знаешь: то ли отводи все войска на Тамань (все равно пехота без артиллерии драться не сможет), то ли продолжай удерживать Керченский полуостров до последнего человека. В зависимости от того, как в конце концов на сдачу Керчи посмотрит Сталин, начальник Генштаба мог указать на тот или другой пункт своего послания. Пока же 16 ноября Кулик донес в Ставку: «В ночь на 16.XI.41 г. главные силы частей 51-й армии переправляются на Таманский полуостров. Артиллерия и вооружение вывезены». Тогда ему сдачу Керчи в вину не ставили. Теперь же, в феврале 42-го, Кулика за это судили.
Григорий Иванович заявил, что знаком был только с последней директивой от 14 ноября, которой Шапошников требовал «держать Керчь во что бы то ни стало». Кулик, правда, признал, что «имел личный приказ товарища Сталина. Когда я получил четвертую, для меня первую, директиву (от 14 ноября. — Б.С.), то к тому времени для меня уже было ясно, что удержаться в Керчи мы уже больше не сможем».
«— Почему же вы посчитали возможным не выполнить категорические приказы Ставки?» — грозно вопрошал Ульрих.
— Да, я в этом виноват», — признал Григорий Иванович. — «Но у меня не было сил для обороны Керчи».
«— Нет! У вас было достаточно войск для жесткой обороны Керчи», — возразил Щаденко.
Тут Кулик невольно проговорился: «Я не хотел идти на то, чтобы попасть в окружение с частями, которые, того и жди, сдадутся в плен противнику». В плен попадать Григорий Иванович, естественно, не хотел.
Щаденко не унимался: «Вы знали, что вам категорически приказано держать Керчь. Вас вызвал и лично говорил с вами по телефону Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин. Для вас было ясно, что основная цель вашей поездки — это оборонять Керчь?»
«— Да, для меня было ясно, что целью моей поездки было удержать Керчь», — потерянно повторил Кулик.
«— Вы ехали очень долго», — завел старую песню Ефим Афанасьевич, несмотря на наличие у вас «Дугласа». Вы вполне могли 10-го же ноября прилететь в Керчь».
«— Нет, не мог», — твердил свое Кулик. — «Погода была нелетная».
«— Вы проволынили около трех суток», — продолжал выговаривать маршалу Щаденко. — «Только 12-го приехали в Керчь, вместо того чтобы быть там 10-го же. А когда приехали, то ничего для обороны не сделали, а дали приказ об отходе. Ясно ли для вас, что этот ваш приказ был не в интересах Родины? Если это, как вы утверждаете, не трусость, то это предательство». И после паузы вкрадчиво добавил: «Вы ведь действовали сознательно?»
