– Вот именно. Удобно до поры до времени, но в какой-то момент начинает обременять. Наконец-то ты это уяснил.
Рангар вернул себе привычный облик и демонстративно повернулся спиной к своему лорду, намереваясь уйти.
– Больно? – донеслось до слуха ищейки.
Тот не обернулся, прекрасно зная: Фенрир ощущает переполняющие его настолько сильные чувства, что нет смысла даже пытаться их спрятать. Рангар и сам не ожидал, что этот асурендр станет ему так дорог. Хотелось тоже причинить кому-нибудь боль, чтобы хоть так облегчить душу.
Последняя мысль заставила ищейку остановиться. Он медленно развернулся и посмотрел в мерцающие алыми всполохами глаза Фенрира.
– Как и тебе?
Ветер трепал волосы и полы плаща одинокой мрачной фигуры высшего демона – ненаследного асурендра. Он выругался и устало произнес:
– Просто уйди. Исчезни уже, мать твою.
– Зачем отпускаешь?
– Мы бережливые хозяева.
Рангар сжал кулаки, мотнул головой и тоже расправил крылья:
– Когда протрезвеешь, надеюсь, переменишь взгляды.
– Напрасно. А вот вера таких упертых, как ты, оборачивается против них же самих, причем многократно усиленной отдачей.
Ищейка молча оттолкнулся от земли и взмыл вверх. Очень скоро его силуэт растворился в темноте ночного неба. Признаться, он до последнего ожидал удара и сам себя за это ненавидел. На душе водили хороводы берхолы: так паршиво ему давно уже не было. Пожалуй, и не вспомнить, когда в последний раз. Отчаянно не хотелось признавать, что Фенрир сказал правду.
Сколько раз Рангар убеждался, что этот демон может выглядеть каким угодно, но при этом всегда остается верен себе. Вот только какой он в истинном проявлении? Сумел ли ищейка составить правильный портрет своего лорда или заблудился на множестве граней его характера? Ответа не было, во всяком случае, не сейчас.
Фенрир ненамного дольше задержался на границе земель Человеческой Империи. Спустя четверть часа он уже по-хозяйски вошел в комнату с простенькой и довольно мелкой на фоне рослого демона мебелью. Сел на кровать и долго с задумчивым видом смотрел на безмятежно спящую девушку. Что-то в ней было такое, что не позволяло вышвырнуть из жизни и пойти дальше. Именно здесь и сейчас именно она стала тем странным ориентиром, который помогал ненаследному асурендру оставаться собой, чувствовать, что он еще прежний.
Эта малышка обладала невероятным запасом безусловной веры в тех, кого признала «своими». Кем бы они ни были, что бы ни творили. Он раз за разом выводил ее из себя, провоцировал, нащупывал слабые места и болевые точки, но она лишь стискивала кулачки и продолжала относиться к нему не как к чудовищу. Хотя уж у кого-кого, а у нее были все основания. Интересно, удастся ему однажды переубедить эту упрямицу на свой счет?
Фенрир осторожно поправил прядь волос, упавшую ей на глаза. Нахмурился, вспомнив все то, через что прошла эта хрупкая девочка. Во рту вновь появился привкус горечи: воспоминания пошли дальше, и мысли услужливо представили весь расклад, где уже сам асурендр становился марионеткой в тщательно продуманном и безупречно отыгранном спектакле.
Он не хотел – отчаянно, до черных точек в глазах, – но рано или поздно ему придется предстать перед могущественной силой и сделать выбор. Нечего и рассчитывать, что ему оставят право голоса. Или так, или никак. Фенрир понятия не имел, что скажет и что будет делать. Поэтому и цеплялся пусть за крошечную, но возможность быть здесь, с той, кто по-настоящему в нем нуждается, хоть и временно. Так он имел возможность трансформировать боль – до омерзения проницательный Рангар не ошибся.
Фенриру нужно было время, чтобы подготовиться к встрече с тем, кому он доверял так безусловно, как вот эта самая малышка, и кто, наплевав на единственно ценное в их жизни, решил, что отныне у него свой путь. Или Фенрир останется жертвой с ножом в спине, или воспользуется этим ножом и сам превратится в угрозу для других.
Осталось решить: нужна ли ему та жизнь, что будет предложена без права на выбор?
Алистер всхлипнула во сне и свернулась в клубочек, часто дыша. Асурендр вынырнул из своих размышлений и положил ладонь ей на висок. Сон человечки часто тревожили кошмары – не удивительно. Когда дыхание Алисы выровнялось, он устало скинул сапоги и лег рядом, стараясь держаться от нее подальше. Фенрир знал, как она реагирует на его близость, и конкретно сейчас не хотел вмешиваться в ее личное пространство и беспокоить своим присутствием. Пусть отдыхает, завтра им снова предстоит непростая работа. Он накинул на ноги плащ и закрыл глаза, надеясь провалиться в беспамятство настолько глубоко, чтобы хоть там ни о чем не думать и ничего не чувствовать.
Иначе слишком тяжело.
Глава 17
Фенрир стоял на берегу моря и неотрывно смотрел на набегающие и отступающие волны. Ветер трепал его отросшие волосы, надувал, словно парус, широкую, оставленную навыпуск тунику. Ненаследный асурендр изменился. Нет, его внушительная фигура воина по-прежнему излучала силу и затаенную угрозу, но лицо осунулось, заострились скулы и нос, в глазах поселились холод и тьма. Редко когда теперь можно было заметить на дне зрачков привычные то обжигающие, то согревающие всполохи алого пламени. Губы если и озаряла улыбка, то неизменно горькая, злая.
Он переступил с ноги на ногу и вновь надолго замер. Казалось, демона окружает серая пелена, поглощающая все краски, все звуки, всю радость. Мыслями Фенрир сейчас был далеко, воспоминания вспышками проносились в сознании. Столько времени прошло… а в его душе ничего не изменилось.
Он усмехнулся: время – слишком относительное понятие.
С некоторых пор он стал воспринимать его на уровне человеческих мерок. Только у них время столь быстротечно, что за короткий промежуток успевает пронестись целая жизнь. Фенриру хотелось поскорее забыть, стереть, вырвать из памяти отдельные моменты своего существования, чтобы наконец-то суметь вдохнуть полной грудью так любимый им бриз.
Намеренное пребывание в состоянии «здесь и сейчас» помогало не думать о прошлом и не заглядывать в будущее. Сколько он еще так продержится? Ведь если воспринимать течение времени, как раньше, он и через сотню лет будет непроизвольно сжимать кулаки при виде тех, кого считал семьей. Перед мысленным взором асурендра встали наполненные раскаянием глаза сестры.
Он шумно втянул воздух, но так и не смог почувствовать его запах и свежесть, будто внутри навечно поселились гарь и пепелище, вытесняя остальное.
Сразу за этим пришел и другой образ: Лилиан смотрит зло и с презрением. Не нужно быть гением, чтобы понять: в ее хорошенькой головке не сыскать ни одного доброго слова в его адрес. Она так легко поверила в ложь Фенрира, потому что уже до этого сделала выводы. Но ведь он обещал ей не разбивать их доверие!
Разве его слова мало?
Он чувствовал, что ей тоже больно, но это совсем не облегчало положения и не оправдывало всех тех, кого он любил. Врать им было легко, в какой-то момент он даже начал искренне верить в то, что делает. Еще бы! Когда на тебя смотрят как на предателя, когда от тебя ждут лишь подвох и угрозу, только и остается соответствовать.
