– Следят не за вами, Лев Иванович, а за Марком.
– Что? – уставился на водителя Гуров.
– Когда мы вышли с англичанином из гостиницы, я предложил пройтись до супермаркета. Когда мы проезжали мимо него, я заметил вывеску «Ремонт часов».
– Сколько человек вели наблюдение? Как плотно? – сразу начал задавать вопросы Гуров.
– Трудно сказать, но довольно плотно он за нами шел. Вовремя останавливался и отворачивался. Держался все время на расстоянии пяти-семи метров. Он нас от гостиницы взял. Мы и квартала не прошли, как он «повис у нас на хвосте».
– Ну-ка, посмотри. – Лев достал свой смартфон и нашел в нем фотографию Игонина. – Похож?
– Нет, Лев Иванович. Совсем другой тип, смуглее. Южанин откровенный. Этот на фото широкоплечий, а который за нами таскался, тот худенький, даже щупловатый немного.
– Зачем он за вами ходил? Какой смысл? – задумчиво проговорил Лев. – А может, его интересуют контакты Марка? Но какие у него могут быть контакты в нашей стране? Или следивший не знает, что Марк англичанин? Знает, ведь причина слежки может быть одна – она связана с розыском машины принца. Таскаясь за Марком по улице, что можно узнать о ходе розыска?
– Тогда что же это?
– Вот и я думаю, что это может означать, – вздохнул Лев и незаметно прижал указательный палец к губам. Из туалета возвращался Додсон.
Телефон разбудил Гурова без десяти минут шесть утра. Напряженные нервы сразу заставили его проснуться. В такое время звонить могли только в случаях исключительных, когда произошло что-то такое, о чем сообщать нужно незамедлительно. Он покосился на соседние кровати – Гончаренко и Додсон были на месте. Водитель пошевелился и поднял голову над подушкой.
– Слушаю, – ответил Лев и спустил ноги с кровати.
– Лев Иванович, это Лыжин. Простите, что звоню так рано. Разбудил вас? Доброе утро!
– Если бы было доброе, вы бы мне не звонили. Ничего, я уже и так вставал. Что случилось, Сергей Владимирович?
– Гальперин повесился.
– Черт! – Гуров вскочил с кровати и ушел в ванную комнату, плотно прикрыв за собой дверь и включив воду. – Это точно? Вы уверены? Как это произошло, кто его обнаружил?
– Думаю, что ошибки нет. Мне самому только что сообщил заместитель начальника СИЗО, он сегодня ответственным был. Обнаружил контролер. Сразу доложил по инстанции. Медики и персонал прибежали. Вытащили из петли, а он уже коченеть начал. Думают, что примерно в полночь он это сделал. Сейчас он у них в морге.
– Вот только этого не хватало! – Лев опустился на край ванной и сокрушенно покачал головой. – А ведь он уже собрался сотрудничать. Вы хоть толком успели его допросить, он какие-то показания успел дать?
– Первый раз там, на промзоне, когда мы их брали, а второй раз – вчера. Но больше прикидки были, он кое-кого сдал, все выторговывал себе срок поменьше. Обещал вспомнить что-нибудь ценное. Я сказал ему, что нас интересует его хозяин. Что только эта информация имеет большую ценность.
– Хорошо, Сергей Владимирович, теперь уже спешить некуда. Займитесь, пожалуйста, ситуацией в камере, на этаже в СИЗО, подключите их опера. Кто видел, кто знает, почему он решил повеситься, может, передали ему что-то, угрожал кто-то. Или вообще, «помогли» повеситься. Для вас его решение было неожиданным, как вам показалось на последнем допросе?
– Даже не предполагал. Он мне вообще-то казался мужиком сильным.
– Может, он как раз и проявил силу, – проворчал Лев. – Ладно, скоро буду. Встречаемся в СИЗО.
Умывшись, он прошел в комнату с полотенцем на плече. Гончаренко сидел на кровати, Додсон продолжал лежать, заложив руки за голову. Оба смотрели на полковника выжидающе.
– Проснулись? Доброе утро! На сегодня приказ таков: я сейчас уезжаю, а вам оставаться в номере и никуда не выходить. Это понятно?
– Лев Иванович, а лампочка? – начал было Гончаренко, но Гуров оборвал его:
– Я сказал, ни на шаг из гостиницы! Это приказ!
Конечно, было бы удобнее использовать машину, но Лев не хотел оставлять Марка одного. Уже перед выходом он проинструктировал Илью еще раз насчет англичанина. Не выпускать из вида, охранять, если придется. Черт знает, что это за слежка, но сейчас есть вещи поважнее.
В камере было пусто. Всех подследственных на время перевели в другие камеры, пока не закончится разбирательство. Там Гурова ждал только Лыжин. Они договорились, что капитан сам все выяснит и доложит ему. Гурову очень не хотелось афишировать свое участие в этом деле. Не хотелось, чтобы все узнали, что этим делом занимается Москва. Возможна утечка информации, да еще эта слежка непонятная. Нелогичная.
– Вот здесь он повесился, – показал Лыжин на петлю, привязанную к верхней кровати. – Полоса от наволочки оторвана и скручена в жгут. Интересно, когда он умудрился ее оторвать. Дело ведь не простое, сокамерники могли услышать, кто-то мог позвать охрану. Никому не нужно, чтобы подозрение пало на него. Между прочим, такой способ вешаться знают только бывшие зеки. Ну, и судебные эксперты, конечно.
– Как он мог подготовить петлю? Что думает по этому поводу оперативник? Кто с ним здесь сидел в камере? – засыпал Лыжина вопросами Гуров.
– Вчера, когда всех выводили на прогулку, Гальперин сослался на недомогание и попросил оставить его в камере, чтобы прибраться вместо дежурного. Видимо, в отсутствие своих сокамерников он и сделал петлю. Никаких контактов с внешним миром у него не было, местный оперативник клянется и божится в этом. За период с момента ареста Гальперина до вчерашней ночи в камере никаких перемещений не было. Все его сокамерники сидели здесь до него уже больше месяца.
– Значит, получается что? Получается, что решение Гальперин принял сам, без чьего-либо давления на него. И решение это он принял на основании уже имеющейся у него на тот момент информации. Новой он не получал. Что из прошлого могло натолкнуть Гарпуна на мысль о самоубийстве?
– Не знаю, Лев Иванович, – покачал головой Лыжин. – Может быть, просто он ко вчерашнему дню все осознал, может, это было не спонтанное решение, а выношенное, выстраданное, так сказать?
– Ты же мне сам по телефону сказал, что ничего не предвещало, что допрос твой последний никак не повлиял на настроение Гальперина, как же так, Сергей?
– Не знаю, Лев Иванович, – снова повторил оперативник. – Человек он был с характером, сильный был мужик. Мог и не подать вида, что у него там на душе копится. Но причина – не повод, а причина может быть чисто личная. Гальперин понимает, что, сдав своего хозяина, а тем самым и целую преступную сеть в межрегиональном масштабе, он подписывает себе смертный приговор. Подельники узнают о его показаниях, и его просто на куски порежут. Не обязательно, но дело может обстоять таким образом. Но опять не вяжется. Сомневаюсь я, чтобы Гарпун хоть кого-то боялся на этом свете. Чистый расчет, вот что им всегда двигало.
