– Семья у него была?
– Жена погибла в автокатастрофе пять лет назад. Осталась дочь, учится в школе в шестом классе. Есть любовница, он с ней шашни крутил последний год постоянно. Есть еще мать погибшей жены, но с ней Гарпун отношений почти не поддерживал. Хотя как-то денег на лечение ей давал.
– Найди данные этой любовницы, я хочу с ней поговорить. И еще неплохо бы узнать, где дочь Гальперина. Ты знаешь, что с ней? Она дома сейчас? Одна?
– Я уточню, – спохватился капитан. – Сейчас же и займусь этим.
– Займись. А еще займись вот чем. Посади своих ребят за эту работу. Нужны распечатки звонков Гарпуна за последние полгода, все телефоны, все симкарты, которыми он пользовался. Нужно перерыть его электронную почту, его переписку в сетях. Не с мелочью, не с одноклассниками и скучающими в Интернете бабами, а деловые криминальные контакты. Нужно найти тех, кому он подчинялся, чьи указания выполнял, перед кем отчитывался. На мой взгляд, должен найтись человек криминальным уровнем выше Гарпуна. Не просто судимый, а авторитетный вор. Или не судимый, но заправляющий делами, контролирующий криминальный и деловой мир целого региона. Человек с заведомо подпорченной репутацией, о которой известно средствам массовой информации, силовым структурам. И которых этот человек не боится и ни во что не ставит.
…Дверь открыла молодая женщина в переднике. Волосы растрепаны, одна рука и щека в муке. Миловидная, на вид лет тридцать, но в глазах какая-то затаенная мука или усталость. Или это напряжение из-за прихода полицейского? Лыжин звонил любовнице Гальперина, предупреждал, что к ней придет полковник из Москвы.
– Здравствуйте, вы Саша Коновалова? – спросил Лев. И, дождавшись утвердительного кивка, протянул свое служебное удостоверение: – А я – полковник Гуров. Зовите меня просто Лев Иванович. Хорошо?
– Хорошо, проходите. – Женщина посторонилась, пропуская гостя в квартиру.
И тут из кухни раздался звонкий детский голос:
– Саш, там кто пришел? Папа?
Сразу затопали ножки, и в дверном проеме появилась нескладная фигурка девочки-подростка со смешными косичками, торчащими в стороны, в большом переднике и запачканными в муке носом и щекой. Увидев постороннего, девочка сразу замерла и нахмурилась. Мгновенно буря восторга и радости исчезла. Опустив голову, девочка побрела обратно на кухню, даже не поздоровавшись.
– Ваша дочь? – спросил Гуров, проходя в комнату и усаживаясь на диван, куда его пригласила Коновалова.
– Нет, не моя, – тихо и почему-то с упрямыми нотками в голосе ответила женщина. – Но теперь почти как моя. Это Вера, дочь Бориса. Когда его арестовали, она осталась одна дома. Позвонила мне ночью, вся в слезах. Я привезла ее к себе. Вот кулинарничаем, коротаем черные дни.
– У вас с Верой сложились хорошие отношения? Доверительные? – удивился Гуров.
– Да, мы с ней подружились. Девочке очень не хватает материнского тепла, ласки. Вот и сдружились за спиной отца.
– Он был против?
– Нет, не знаю… Мы с ним никогда не говорили об этом. Просто когда его нет, а он часто бывает в отъездах, мы проводим с Верой время вместе.
– А своих детей у вас нет?
– Теперь уже и не будет, – совсем тихо ответила Саша.
– Почему? – насторожился Лев, испугавшись на миг, что эта женщина уже знает о смерти отца девочки. И это будет означать, что информация из СИЗО и из полиции уходит.
– Потому что я сделала аборт дважды, и теперь… врачи сказали, что не смогу больше. Почему вы меня расспрашиваете об этом? Вы же пришли про Бориса говорить?
– А мы про него и говорим. Вы от него аборты сделали? Я знаю, что вы его любовница, но я думал, что это так, а у вас вон какие отношения с дочерью Гальперина.
– А откуда вы знаете, какие у нас отношения? – вдруг разозлилась Коновалова. – От кого вы вообще что-то узнали? От соседей, от его тещи, от дружков? От кого? Вы же ничего не знаете, а пришли обвинять, критиковать, осуждать! Или вы хотите девочку при живом отце в детский дом забрать? Но это же бесчеловечно! Понимаете вы?
– Понимаю, – спокойно ответил Лев и тут же задал вопрос: – Вы любите Бориса?
– Любовь! – Саша брезгливо скривила губы, и ее лицо вдруг неприятно и вульгарно изменилось. – Сказочка для сопливых школьников! А есть она – эта любовь ваша? Для меня Борис – защита и опора. Я за ним как за каменной стеной. Если бы не он, я бы, может, и не жила сейчас, а вы мне тут про любовь какую-то.
– Саша… – Гуров помолчал, подбирая слова. Он понял, что здесь нельзя хитрить и играть. Здесь надо быть честным и открытым, как с самим собой. – Саша, можно с вами говорить откровенно, как со взрослым человеком, который готов возложить на себя ответственность за жизнь и судьбу девочки?
– Что с Борисом? – Глаза у женщины сделались глубокими, как омуты. – Его убили? Его уже нет?
– Да, его больше нет. И я пришел к вам за помощью как к человеку, на которого можно положиться, к самому близкому ему человеку. Ему и его дочери.
– Я ее не отдам! – Саша стиснула свои маленькие кулачки, как будто была готова начать драться за девочку прямо сейчас.
– Не отдавайте. Я больше вам скажу, Саша, я приложу все усилия, чтобы она осталась с вами.
– Господи! – Она скомкала снятый передник и прижала его к лицу. – Господи, опять все наперекосяк! И теперь уже навсегда. Почему же у меня все не как у людей! Вы ведь не знаете, что Борька меня спас. Я вам расскажу, только вы не думайте, что я все это на суде покажу и подпишусь под этими словами. Я вам просто поверила, потому что… мне некому больше верить.
– Говори, Саша, говори… – перешел «на ты» Гуров.
– Он ведь спас меня, я бы не жила, если бы не Борька. Все началось, когда я окончила школу. Я ведь отличницей была. А тут отец пить стал все сильнее, мать бил, деньги пропивал. Пожар в доме случился. Сколько всего сгорело, хоть сами живы остались. Потом отец умер, похороны, деньги нужны были. Мама все что можно продала, а я пошла работать, учиться уже и не мечтала. Мама серьезно заболела, и я в основном работала только на аптеку. По две, по три работы брала, пахала как лошадь, пока не попала на этих уродов. У них там склады какие-то были, и им требовались уборщицы. Я взяла два участка, чтобы вдвойне получать. Ночами вкалывала, руки все аж синие были. А потом… Потом они меня по пьянке там изнасиловали. Четверо подонков… Как я пережила все это, как не умерла прямо там. От стыда, от злости, от безысходности. Если бы не Борька…
– А что Борька?
– Что? – Коновалова подняла на Гурова сухие глаза. – А я не знаю, что он с ними сделал. Я никогда их больше не видела. А пацаны шепотом при Борьке разговаривать стали. Это он меня в больницу отвез, в отдельную палату, и лекарства любые, и еду самую лучшую. Не знаю, влюблен он в меня, что ли, был тогда. Потом говорил, что хотел меня из уборщиц в помощницы взять, узнавал, что я еще в школе отличницей была. А уж лет прошло сколько! Одним словом, выходили меня, только сказали, что матерью я никогда не буду.
