– Джиджи, у меня будет лишь одно условие, – сказала Джоан. – Джо должен будет отказаться от такого названия.
– Джоан, ты плохо знаешь Джо. Он ни за что его не поменяет.
– Пускай оставит его при себе. Хьюго так же крепок в своих убеждениях, как Джо – в своих. Он ни за что не согласится, чтобы его портрет носил имя «Иегова». Для него это святотатство. Но если Джо сохранит название в секрете, я попробую уговорить Хьюго. Объясни это Джо. Кстати, ты так и не ответила, где Джо учился.
– Джо всегда умел рисовать. Он так хорошо запоминает все, что видит, что мог бы научиться читать, если бы захотел. Когда ему было четырнадцать, он с другими ребятами угодил в полицию. Дежурный по отделению обратил внимание на его рисунки. Дожидаясь, пока его отведут к судье и вынесут предупреждение, Джо рисовал в блокноте карандашом. Нарисовал и портрет того дежурного, хотя видел его всего пару минут. Так началась его карьера. Вместо того чтобы поставить Джо на учет, дежурный отвел его к священнику, а потом они вместе отвели его к местному художнику, чтобы показать рисунки. Художник работал в смешанных жанрах – писал и классические картины, и коммерческие. Хорошо зарабатывал. Он был смешанным и в другом роде. Как устрица. Не знаю, понравились ли ему рисунки Джо, но он предложил ему сделку. Джо разрешалось приходить в студию когда заблагорассудится, пользоваться его красками и писать его натурщиц, а взамен Джо обязался позировать. Выиграли оба. Сама видишь, каков Джо сейчас; в четырнадцать лет он, должно быть, дал бы фору любой девчонке – и художник наверняка так считал. Джо согласился и вскоре перебрался от матери в студию. Лучшее событие в его жизни. Там он ел и ночевал. Кровать была одна, как и здесь.
– То есть Джо был его любовником? Наверное, я не должна удивляться. Пусть мне и девяносто пять, я стараюсь быть современной.
– Джоан, в то, что тебе столько лет, я поверю не охотнее, чем в тот миллион долларов. Я назвала художника устрицей, а не гомиком. Он был женат – или, по крайней мере, спал со своей любимой натурщицей. Думаю, с ней Джо лишился девственности. Как бы то ни было, она многому его научила и хорошо с ним обходилась. У них была славная жизнь втроем. Но, несмотря на то что художник – мистер Тони, как Джо его называет, – делился с Джо и студией, и материалами, и женой, он был строгим учителем. Он не позволял Джо пользоваться мастихином и широкой кистью, запрещал искажать предметы, писать абстрактные и психоделические изображения. Он учил его анатомии, композиции, работе с кистью и цветом. Полный курс академической живописи, включая мытье кистей и подметание студии. По словам Джо, если бы не мистер Тони, он до сих пор бы рисовал шкурки от сосисок. Джо узнал, что он может, что хочет и как это сделать. Не так, как делал учитель, хотя в основе у обоих одна и та же старая академическая школа. Джо нашел свой стиль путем проб и ошибок. Современные методы, позволяющие существенно упростить работу, Джо тоже освоил, но он прекрасно умеет писать с нуля – чем и занят с нашего последнего перерыва. Он может написать картину так, что она будет совсем как фотография. А может наоборот.
– …никогда не говорила, что бедным быть лучше, чем богатым. Джиджи, это не так. Но и у бедных, и у богатых есть недостатки. Наверное, лучше быть где-то посередине, если получится там удержаться. Но… послушай, а Джо охраняет тебя, когда ты ходишь за продуктами?
– А? Конечно нет. Иногда он выходит, чтобы помочь мне все донести, но не охраняет. Спускается со мной на лифте, если я выхожу в такое время, когда лифт может оказаться пустым, – мы с ним не дураки, и мне совершенно не хочется стать жертвой грабителя. На обратном пути то же самое. Если я задерживаюсь, он всегда ждет меня у лифта. Но обычно я хожу одна. Привыкла. Просто я знаю, куда можно, а куда нельзя ходить.
– Джиджи, не сомневаюсь. В парк ты, наверное, никогда не заходишь.
– Даже среди белого дня! Меня однажды изнасиловали. Приятного было мало, повторять не хочется. Особенно с толпой незнакомцев, пускающих тебя по кругу. Снести бы уже все городские парки.
– А лучше сразу весь город. Однако, Джиджи, ты гуляешь вполне свободно. Я так не могу. Даже в сопровождении охраны я вынуждена всегда прятать лицо. Нельзя, чтобы меня узнавали. Мне постоянно приходится быть настороже. Вам достаточно запереть дверь на замок, а мой дом должен выдерживать взрыв бомбы – и несколько раз уже выдержал. Мне нужно опасаться не только похитителей и убийц, но и докучливых людей, которым хочется до меня дотронуться. Так было и сейчас, и во временя Иоганна. Деньги притягивают бандитов, наркоманов, и единственное спасение – нанять круглосуточную охрану, поселиться в неприступной крепости и стараться, чтобы тебя не узнали. Жить нормальной жизнью в таких условиях невозможно. Вдобавок… Джиджи, ты и представить не можешь, какое удовольствие я получаю от мытья посуды!
Джиджи опешила:
– Что? Джоан, я не знаю, что на это ответить. Я знаю, как трудно быть богатым, смотрела по телевизору. Но мытье посуды – не удовольствие, а ужасная скукотища. Я часто оставляю немытую посуду с вечера; пока перемою ее перед завтраком, уже никакой еды не хочется.
– Вот тебе мой совет. Юнис была моей секретаршей много лет, и от нее я знаю кое-что о матери Джо. – (Босс, я же ни разу ее не упоминала!) (Можно мне хоть раз сочинить небылицу без твоей помощи?) – Она была – и остается – настоящей свиньей. Квартира у вас небольшая, если держать ее в чистоте, Джо не обратит внимания, когда у тебя появятся первые морщины – а они появляются у всех. Но грязный унитаз и гора посуды в раковине всегда будут напоминать ему о матери.
– Джоан, я стараюсь! Но невозможно одновременно делать уборку и позировать.
– Приложи все силы. Спи меньше, если необходимо. Ради такого мужчины, как Джо, можно и потрудиться. А что до мытья посуды – для тебя это, может, и морока, а для меня – удовольствие. Синоним свободы. Здесь у нас нет слуг, а когда я уеду, вы с мужем останетесь вдвоем, отрезанные от внешнего мира. Я же не могу отсечь себя от мира. Гм… дай подумать… у меня на службе четверо телохранителей, начальник охраны, у которого в подчинении двенадцать часовых, из которых трое всегда на посту, а остальные – наготове. Все, кто женат, – то есть почти все – живут с семьями в моем доме. Еще у меня есть личная горничная, камердинер, который раньше обслуживал меня, а теперь обслуживает гостей, – не смогла его уволить; я никого не увольняю без веской причины. Еще дворецкий, шеф-повар, трое… тьфу, всех и не упомнишь. Короче говоря, в моем доме живет еще человек шестьдесят.
– Ужас какой!
– Вот именно. Ужас. Столько народу обслуживает одного. Но я никого не могу просто отпустить без замены. Дом был спроектирован так, чтобы требовался лишь минимальный персонал. Многое в нем автоматизировано. Есть роботы-лакеи, есть кровать, которая позволила старому Иоганну несколько лишних лет обходиться без сиделки. Понимаешь, что все это значит? Что вышло только хуже! Мне пришлось нанять старшего по дому и команду механиков, иначе техника не работала. Я ни минуты не могу побыть в одиночестве. И все сложности – чтобы обслуживать одного человека, которому это совершенно не нужно.
