– Горничной. Мисс Джоан, раз вы нанимаете меня горничной, то не нужно этого скрывать. Одеваться я буду, как положено горничной. Какую форму вы предпочитаете? Традиционную или «акапулько»? Нечто среднее?
– Точно не традиционную. Ни к чему прятать твои прекрасные ножки. Давай «акапулько».
Винни обрадовалась:
– С удовольствием. Знали бы вы, как надоедает эта белая хламида!
(Джоан! Скажите ей, чтобы не раскрашивалась целиком в стиле Акапулько! Очень плохо для кожи!)
– Договорились. Только не красься слишком сильно. Это вредно для кожи.
– Знаю! У меня натуральные рыжие волосы, вы, наверное, заметили, поэтому я даже загорать не могу. Думаю, пойдет короткая черная юбка с рюшами и белый кружевной фартучек размером с блюдце. Белый чепчик с черным бантиком. Черные накладные чашечки на грудь. Прозрачные или матовые?
– На твой вкус, Винни. Туфли на каблуках?
– Тогда давайте пусть будут просвечивающие, как вставки на вашей сорочке. Туфли на высоком каблуке – само собой, иначе образ будет неполным. На босу ногу я и шпильки могу носить. И совсем чуть-чуть краски. Есть переводные рисунки, они быстро накладываются и легко снимаются с помощью специального крема. Бабочки, цветы и прочее. Недорогие, продаются в любом магазине. Буду выглядеть как настоящая горничная, а времени на одевание тратить не больше, чем с этим халатом и колготками.
– Ты будешь выглядеть сногсшибательно. А другу своему покажешься?
Винни вновь покраснела, но улыбнулась:
– Конечно! И позволю ему меня раздеть!
(Ура!) (Юнис, у тебя только одно на уме?) (Вам виднее, ум-то ваш.)
Вскоре Винни объявила о приходе мистера Саломона и вышла. Юрист подошел к Джоан и, соблюдая недавно установленные формальности, склонился над ее рукой.
– Как самочувствие? – спросил он.
– Мне грустно, – сухо ответила Джоан, – что мой старый и самый близкий друг не нашел времени отужинать со мной в первый день после моего окончательного выздоровления. В остальном все хорошо. Легкая слабость, но этого можно было ожидать.
– Ты не слишком усердствуешь?
– Нет. Мне дистанционно измеряют сердцебиение и частоту дыхания. Будь что-нибудь не так, меня бы сразу же уложили в постель. Джейк, я правда чувствую себя хорошо – а если все время лежать, сил не прибавится. А как ты, дружище? Мне было за тебя неспокойно.
– У меня все в порядке. Просто, Иоганн, я выставил себя дураком.
– Вовсе нет. Уверена, Юнис тоже это знает, Джейк.
(Босс, осторожнее!) (Тихо.)
– Твои искренние слезы – лучшая дань ее памяти. – У самой Джоан навернулись слезы; она нарочно не стала их сдерживать. – Джейк, она была милой и храброй девушкой. Мне было приятно узнать, что ты ценил ее замечательные качества не меньше меня. Присядь на минутку. Мне нужно тебя кое о чем попросить.
– Что ж… давай. Но я спешу.
– Придвинь кресло и садись напротив. Будешь херес? Доктор мне разрешил, и я чувствую, что сейчас он будет очень кстати. Это испанский херес, сухой, как твой адвокатский юмор. Не будешь ли так любезен налить нам по капельке?
Джоан дождалась, когда адвокат нальет и сядет. Поднимая бокал, она одновременно выпятила грудь, демонстрируя все возможности «неприличных» вставок сорочки.
– Джейк, я хочу предложить тост… нет-нет, не вставай. Тот же самый тост, Джейк. Всегда тот же с этого дня, всякий раз, как мы будем пить вдвоем… но без слов. – Она сделала глоток и опустила бокал. – Джейк…
– Иоганн?
– Джоан. Не могу больше быть Иоганном. Джейк, ты знаешь, что у меня не было расчета выжить после операции? Это была уловка. Законная уловка.
– Конечно, Ио… Джоан. Поэтому я и взялся помочь.
– Знаю. Самое великодушное проявление дружбы в моей жизни. Как там японцы называют человека, помогающего другому сделать харакири? Ладно, забудь. Посмотри мне в глаза. Ты ведь понимаешь в глубине души, что мне приятнее было бы умереть, чем… выжить за ее счет? Понимаешь, Джейк? Или мне придется жить еще целую жизнь, ненавидя себя за это?
Саломон твердо посмотрел ей в глаза:
– Да. Джоан, я понимаю. Это не твоя вина. Не кори себя. Юнис бы этого не хотела!
– Знаю! Плачь, мой дорогой Джейк, не сдерживай слез. Видишь, я тоже плачу. Только постарайся совсем не расклеиться, а то и я расклеюсь. Джейк, любой из нас скорее умер бы, чем позволил такому случиться. Я твердо знаю это про тебя, и, надеюсь, ты так же думаешь обо мне. Без твоей поддержки мне бы не удалось этого выдержать. Посмотри на меня – молодое, красивое тело, в котором живет разум девяностапятилетнего старика, у которого не осталось друзей… кроме тебя.
– Заведешь новых.
– Сомневаюсь. Я уже слишком долго на этом свете. Наверное, что-то похожее испытывал Вечный жид. Как его звали? Ага-что-то-там. Память у меня не под стать молодому телу. Но один вопрос не идет у меня из головы: Джейк, какова вероятность, что муж Юнис причастен к ее гибели? Эти кровавые деньги, обещанная мною награда… не они ли его соблазнили?
(Босс, босс, вы целите пальцем в небо. Я сама могу дать вам ответ!) (Прости, милая, прости, если можешь, но мне нужны твердые доказательства.)
– Джейк? Было ли это убийством… по моей вине?
Адвокат помотал головой:
– Ты меня поражаешь. Но, конечно, ты не знаешь всех обстоятельств. Не было никакого подстрекательства. Я очень тщательно составил договор. Будь на тебе вина, она была бы и на мне тоже. Но это не так.
– Откуда ты знаешь?
(Босс, прекратите! Пожалуйста!)
– Мистер Бранка навещал свою мать в Филадельфии. – (Видите?) – Чтобы получить его согласие, мне пришлось три дня его разыскивать. Три дня вас обоих держали в пригодном для операции состоянии. Джо Бранка даже не знал, что его жена погибла. Да и найти его оказалось чертовски трудно. Это были долгие три дня.
– Ты потратил на поиски три дня и ничего мне не сказал?!
– Я не мог допустить, чтобы Юнис погибла впустую! Ты в своем уме? К тому же тебя уже ввели в кому; Гарсия сделал это, как только я сообщил, что подходящее тело найдено. Ожидание было ужасно. Джоан… нет, Иоганн! Я тоже прошу у тебя прощения. Я ненавидел тебя за то, что умерла она, а не ты. Но я не отступился от задуманного – ради нее. А ненависть я преодолел. Хватило ума.
– Ненавидишь ли ты меня сейчас?
– А? – Саломон грустно поднял глаза. – Нет. Ты не только мой старый друг, всегда честный и порядочный, несмотря на грубую личину; друг, чьи достоинства всегда перевешивали недостатки… – Саломон вымучил улыбку, – пусть и ненамного. Ты еще и единственная ниточка, связывающая меня с ней.
– Правда. Джейк, надеюсь, мой характер стал мягче. Я уже чувствую, что мне легче улыбаться, легче проявлять терпение, чем в прежнем дряхлом теле. Но вернемся к Джо Бранке. Значит, он был в Филадельфии. А не мог он заказать убийство?
