– Еще один тупик, – не сумев сдержаться, с горечью пробормотал Ланден. Он и так потратил слишком много времени, оттягивая исполнение завещания Дугласа, и эта проволочка вызвала только очередные трудности.
– Понимаю. Вряд ли это понадобится. Письмо может оказаться работой жадного до сплетен негодяя, – с тяжелым вздохом добавил он. – Неужели никак нельзя обойти условие завещания?
– Я пока не вижу способа.
Хэмм, явно обрадованный тем, что беседа приняла более спокойное течение, откинулся на спинку кресла:
– В документе сказано, что вы обязаны позволить арендатору жить в доме так долго, как он пожелает. Выселить его нельзя ни при каких обстоятельствах. Следовательно, недвижимость нельзя продать. Только передать, когда дом освободится. Предвижу, что арендатор Расселл Скотт вряд ли благосклонно отнесется к любому изменению договора.
– Придется ждать, пока он умрет, и оставаться хозяином здания, которым я больше не хочу владеть?
Следовало уладить дело еще много лет назад, но тогда у него не хватило на это сил. Слишком остра была боль, воспоминания о той ночи возвращались каждый раз, когда он осмеливался подумать о завещании. Потому что продажа дома окончательно подтверждала смерть Дугласа.
Смешно, конечно, воображать, что память о человеке может заключаться в кирпичах и строительном растворе.
– Лорд Скотт? Не припоминаю такого имени. У него есть место в парламенте?
Он мучительно пытался вспомнить это имя, но раздражение не давало сосредоточиться.
– Ваша светлость, неужели вы не читали моих отчетов за последние десять лет?
Хэмм поднялся из-за стола и выглянул в окно. На его лице застыла недовольная гримаса:
– Расселл Скотт – не член парламента. Вы не найдете его имя в списке пэров, поскольку он не аристократ. Много лет назад я писал вам о своих тревогах, но вы переложили ответственность на меня и попросили оставить все, как есть, и не нарушать равновесия. И всякий раз, когда я, заботясь о ваших интересах, напоминал о ситуации, вы просили оставить вас в покое. Таким образом десять лет спустя мы очутились в этом неприятном положении, а решимость Скотта только укрепилась.
Поверенный сверлил Ландена настойчивым взглядом.
Ланден тоже смотрел ему в глаза.
– Понимаю, – ответил он едва слышным шепотом.
Все эти десять лет он боролся с растущим сожалением. Слой за слоем, год за годом. Теперь сожаление уже не имело значения. Он хотел разорвать все оставшиеся связи с Лондоном. Раз и навсегда.
– Я бы махнул рукой на всю ситуацию, если бы смог после этого жить в мире с собой, но незаконченное дело будет мучить меня, и я стану жить в страхе, что рано или поздно меня позовут назад, в этот адский город, уладить то, что я слишком долго оставлял незавершенным.
– Вы говорили с этим человеком? Узнали, в каких отношениях он был с вашим братом? Он, разумеется, должен был быть очень близко знаком с покойным герцогом, чтобы тот оставил в завещании это необычное условие.
Поверенный снова уселся и, опершись на локти, подался вперед, словно ожидая вразумительных ответов.
– Не говорил. – Ланден встал и отряхнул фрак, готовясь уходить: – Возможно, сейчас это наиболее логичное решение.
Хотя… он не мог представить себе арендатора, который добровольно освободил бы дом, когда арендная плата столь ничтожна. Он никогда не задумывался об этом раньше, но эта жалкая ежемесячная плата – еще один любопытный аспект соглашения. Возможно, брат был в долгу у Скотта. Дело не в деньгах: поместья приносили достаточный доход. Речь идет о совсем иных долгах.
Погруженный в свои мысли, Ланден кивнул Хэмму и пошел к двери:
– Я дам о себе знать.
Он вернулся на Кливленд-Роу, обуреваемый противоречивыми эмоциями: сожалением, чувством долга и неудовлетворенным любопытством. И что всего хуже, его желание видеть Амелию постоянно жило в самой глубине души и требовало внимания.
Ланден поклялся себе игнорировать это настойчивое стремление, благодарный уже за то, что она осталась в деревне. Он старался задушить вспыхнувшие в нем чувства, но вызывающий огненную боль образ поднимающейся из воды Амелии никак не желал его покидать.
«Будь все оно проклято!»
Намереваясь поговорить с Мэтью, он промчался мимо растерянного от столь внезапного его появления Спенсера и взбежал на второй этаж.
Его преследовала одна мысль. В отношении Амелии необходимо что-то предпринять.
Он нашел друга, стоящим в обычной позе – сосредоточенно склонившимся над полузаконченным пазлом. Услышав звук шагов, Мэтью оглянулся. Его губы дернулись в улыбке, но он тут же вернулся к своему занятию.
– Вот и ты. Уже вернулся из Лейквью? Мои родители здоровы? Должно быть, обрадовались, увидев тебя.
– Значит, ты получил мою записку? Прекрасно. – Ланден замедлил шаг и подошел к окну, где стоял Мэтью. – Твои родители, как всегда, изумительны. А вот сестра… ну, это дело другое, – ответил он, стараясь этим замечанием скрыть терзавшие его эмоции, хотя угрызения совести пронзали его грудь и полосовали сердце.
– А-а, значит, и ты не избежал воздействия чар Амелии! – Мэтью кашлянул, чтобы скрыть смех. – Не волнуйся, я контролирую ситуацию. Можешь не трудиться искать дьяволице подходящего мужа. Сейчас готовится ее брачный контракт с Коллинзом. – Он задорно ухмыльнулся. – В качестве бонуса могу добавить, что он соответствует всем пунктам списка матушки.
– Коллинз? Ты это серьезно?
Сердце на секунду сжалось, прежде чем верх взял инстинкт собственника. Закипевшая кровь побудила Ландена поспешно возразить:
– Этот человек невыносимо скучен и достаточно стар, чтобы годиться ей в отцы. Он никогда не сможет укротить мятежный дух твоей сестры.
Последние слова прозвучали резко и категорично.
«Не сможет ни укротить ее острый язык и буйную страсть, ни понять ее озорные проделки».
– Вот еще! Не обольщайся тем, что Коллинз выглядит смиренным! Не сомневаюсь, что он сумеет укротить Амелию!
На этот раз Мэтью не пытался сдержать смех:
– Ему придется унаследовать семью брата. Амелия будет слишком занята выводком из шестерых ребятишек, чтобы устраивать хаос и причинять кому-то неприятности.
С этими словами он поднял несколько кусочков и снова склонился над пазлом, не заметив свирепого взгляда Ландена.
– Никогда не считал тебя жестоким. Что привело к такому решению? – осведомился тот, стараясь не повышать голос, хотя грудь почему-то сжимало тисками.
Мэтью поднял голову.
– Я вовсе не жесток, – мрачно заверил он. – Этот договор – благо для обеих сторон. Амелия должна понять, что такое долг и ответственность. Не успеваю я оглянуться, как она оказывается в самом центре очередной проблемы, которую приходится решать мне. Скоро ни один мужчина не захочет ее. Сестру станут считать изгоем в обществе. Ее просто раздавят. Она осознает, что нельзя повернуть время вспять, нельзя вновь получить те возможности, от которых она так безрассудно отказывалась сезон за сезоном. Этой помолвкой я ее защищаю. И не стоит думать как-то иначе.
