– Еще я не очарователен и совершенно не учтив.
Хэтти было все равно. Она потянулась к мужчине, требуя поцелуя, но не получила его.
– Теперь тебе все это не нужно? – спросил он.
– Нет.
– А чего ты хочешь?
Хэтти снова потянулась к нему и проговорила, касаясь губами его губ:
– Я хочу тебя.
– И я хочу тебя, – ответствовал Уит, и их губы, наконец, встретились. Поцелуй был долгим и страстным. Он дарил наслаждение и обещал больше. – Знаешь, что я могу обещать? – спросил он, на секунду оторвавшись от ее губ.
– Что?
– Я вполне компетентен и буду в высшей степени обстоятелен.
Хэтти засмеялась, и они снова начали целоваться. Она гладила его обнаженную грудь, пока не почувствовала под ладонью рану. И сразу отстранилась.
– Не думай об этом.
Она уперлась ему в грудь обеими руками.
– Не думать о том, что ты ранен? Ты же весь в синяках! Не говоря уже о ране от моего ножа. Позволь, я посмотрю.
Уит усмехнулся.
– Не знал, что ты врач.
Хэтти посмотрела на него с большим раздражением.
– Оказывается, мне не нравится, когда ты болтаешь.
Он негромко хохотнул и последовал еще один поцелуй.
– Ты не можешь винить меня за то, что больше интересуюсь твоим телом, чем синяками и ссадинами.
– Правда? – Хэтти, судя по всему, не поверила.
– Ты сама виновата. Не надо было так долго говорить о нижнем белье. Теперь я очень хочу на него посмотреть.
Хэтти подавила приятное возбуждение и с деланой строгостью сказала:
– А я хочу осмотреть и обработать твои раны.
После недолгого размышления Уит спросил:
– Если я позволю тебе обработать раны, ты разрешишь мне соблазнить тебя?
Вот оно, искушение свободой.
Хэтти не колебалась ни секунды.
– Да.
Глава 19
Вопреки уверенности Хэтти, Уит никогда не приводил в свое логово женщин.
В доме был просторный первый этаж с кабинетами для Уита и Дьявола, и никогда не появлялась необходимость звать туда Аннику или других женщин, работавших на складе. Грейс бывала там пару раз, высмеяла экстравагантное убранство его жилища и ушла.
Что касается других женщин, Уит предпочитал их не водить в свой дом. Не хотел отвечать на бесконечные вопросы, не желал объяснять, почему живет на чердаке с такой странной планировкой, заполненном вещами, дорогими только ему. Он ни разу в жизни не захотел показать женщине, чем он любит заниматься, что ему дорого.
И лишь Хэтти он привел в свое логово без колебаний, хотя и чувствовал себя необычайно уязвимым, когда купался на ее глазах.
Сидя в ванне, он больше всего хотел усадить ее рядом, избавить от одежды и ласкать до тех пор, пока она не станет задыхаться от желания и молить его о большем.
Честно говоря, он счел себя необычайно сдержанным, контролирующим себя человеком, поскольку не сделал этого. Совершенно очевидно, он достоин за это большого уважения.
Когда же эта ужасная женщина заговорила о нижнем белье, Уит посчитал себя почти святым. И только святой мог прервать страстные поцелуи и позволить ей обработать его раны.
Он проявил неимоверную выдержку, когда ему больше всего на свете хотелось доказать ей, что синяки и порезы вовсе не мешают заниматься любовью. А вместо этого он покорно сидел и наблюдал, как она выбирает в корзинке бинт, изучает надписи на баночках с мазями…
– Повернись к свету, – сказала она, внимательно разглядывая повреждения на его теле.
Уит подчинился, и она медленно протянула к нему руку.
– Я намерена…
– Прикоснись же ко мне наконец! – взвыл он. Пальцы Хэтти коснулись его кожи, и он шумно вздохнул. Хэтти сразу отдернула руку, словно обожглась.
– Извини.
– Нет! – воскликнул он, схватил ее за руку и вернул обратно. – Только не останавливайся.
«Никогда не останавливайся».
Хэтти принялась осторожно касаться поврежденной кожи. Уит скрипнул зубами, не желая показывать, какое наслаждение испытывает от ее прикосновений.
– Боюсь, все не слишком хорошо. Тебе нужен хирург. У тебя есть на примете хирург?
«Мне не нужен никакой хирург. Мне нужна ты».
Она надавила пальцем на самую темную часть синяка.
– Полагаю, ты сломал ребро.
Уит кивнул.
– Не первое и не последнее.
Хэтти нахмурилась.
– Мне это не нравится.
Чувство, которое он в тот момент испытывал, нельзя было назвать наслаждением. Это было нечто большее. О нем еще никто никогда так не заботился.
– Заживет, – буркнул он.
Хэтти не выглядела убежденной, но, тем не менее, открыла баночку, понюхала и сморщила нос.
– Тут осталось совсем мало. По-видимому, ты часто пользуешься этой мазью.
– Я часто дерусь.
Хэтти поморщилась, и ему захотелось взять свои слова обратно.
– Почему?
Уит не ответил, и Хэтти начала наносить мазь на поврежденный участок тела. Ее движения были уверенными и очень нежными, и он почувствовал боль совсем в другом месте, где-то глубоко, в районе сердца. Кажется, при этом говорят: «Болит душа». Когда о нем кто-то так же беспокоился? Очень давно. Или вообще никогда.
Теперь Уит знал, какие ощущения вызывает прикосновение ее рук, и хотел, чтобы так было всегда.
– Я не узнаю эту мазь, – сказала Хэтти. – Из чего она состоит? Как работает?
– Кора ивы и листья лавра. – Если бы кто-то другой задал этот вопрос, Уит ограничился бы этой информацией. Но рядом с ним была Хэтти, а с ней все иначе. – Нечто подобное делала моя мама. Она называла ее suave de sauce и перед сном втирала ее в руки.
– Понятно. Они у нее болели от постоянной работы иглой.
Уита потрясло, как легко она поняла то, в чем он разобрался лишь спустя много лет, и испытал привычное чувство вины.
– Я делал все возможное, чтобы принести в дом деньги. Тогда ей не надо было бы работать день и ночь, только она не хотела, чтобы я шатался по улицам. Она платила галантерейщику за то, чтобы он научил меня азам своего труда, настояла, чтобы я научился читать. Иногда свечи нам стоили больше, чем она зарабатывала за неделю. – Этот урок Уит запомнил на всю жизнь. Он вспоминал о нем всякий раз, когда зажигал свечи в своем логове. Он всегда зажигал их больше, чем было необходимо, словно они могли осветить комнату его матери. – Всякий раз, когда я говорил ей, что хочу работать, она заявляла, что уроки оплачены и деньги нам никто не вернет. Она повторяла, что…
