Боец шагнул.
— Ты пришёл последним. Зачёт — по нему! Вы не уложились в норматив.
Все недружелюбно посмотрели на отставшего бойца. Он потянул за собой всех. Боец опустил взгляд.
— Накажите его.
Все растерялись, не понимая, что делать.
— Ты, — указал пальцем инструктор. — Подойди к нему.
Боец из строя подошёл к провинившемуся.
— Ударь его. Ну! Он последний, он заслужил наказание. Он подвёл всех!
Юноша неловко ударил виновного. Скорее толкнул его.
— Не так! Сильнее! Или ты не воин? Или ты трус?
Юноша вздрогнул, насупился и ударил сильнее.
— Бей по лицу!
Ударил по лицу… Все наблюдали за экзекуцией, никак не выражая своих эмоций.
— Ты будешь так драться со своими врагами? Бей!
Проштрафившийся отшатнулся, испуганно взглянул на своего товарища.
— Теперь ты!
Вышел другой.
— Бей! Сильно бей! Он виновен, он должен быть наказан!
Второй ударил сильно и резко. Из рассечённой брови наказуемого брызнула кровь.
— Молодец!
Ударивший заулыбался. Почти счастливо. Его похвалили! Он уже не думал, кого и за что он бьёт, он принял условия игры. Раз сказали бить, значит, надо бить.
— Следующий!
Их было много, юношей, которые собирались стать настоящими воинами. И они били, как настоящие воины.
Избиваемый не уворачивался, не пытался сопротивляться, он смирился со своей судьбой, ведь он прибежал самым последним. Он тоже принял эти жестокие правила. Если его бьют, значит, так надо. Так надо инструктору, Галибу, его народу. Так надо всем!
Удар!.. Удар!..
И каждый следующий бьёт сильнее предыдущего. Всё сильнее и сильнее, потому что привыкли.
Удар!..
Кровь на лице. И на одежде. И на ботинках.
Истязаемый упал. Попытался встать, но не смог.
— Поднимите его!
Подняли. Поставили. Но парень снова упал.
— Держите его!
Подхватили с двух сторон под руки. Двое держали — третий бил.
Удар!
Боец обмяк, уронил голову на грудь, повис на чужих руках. Но экзекуция не остановилась, потому что ещё остались те, кто в ней не участвовали.
— Следующий… Бей! Сильно бей!
Били по ещё живому, разбитому телу. Фактически по мясу.
Удар!.. Безвольно дёрнулась голова. Брызнула кровь.
— Теперь ты!.. И ты!..
Удар!
Удар!..
Безвольное тело подхватили, понесли. Ноги волочились по песку, оставляя две глубокие борозды. На песке мелкими пятнышками запекалась кровь. Бойцы смотрели на своего, почти убитого товарища, который пришёл последним. Он оказался самым слабым, за что и поплатился.
И никто его не жалел. Значит, все согласились с тем, что и их никто не пожалеет, если они окажутся последними. И есть только одна возможность избежать жестокого наказания — нужно не оказаться позади тех, кто впереди! Хоть из шкуры вылези! Любой ценой!
И никому уже не надо было ничего объяснять, ни в чём убеждать и ни к чему призывать. Кулаком в лицо — это доходит лучше и быстрее, чем если объяснять словами. И все вдруг поняли, что это не детские игры на свежем воздухе, здесь всё всерьёз, всё по-взрослому. Наверное, только так и можно, только так и надо. Никак иначе! И они станут настоящими воинами и будут служить Галибу и своей родине. И смогут победить всех врагов.
Молодые восторженные юноши быстро привыкают ко всему и принимают любые, самые безумные правила игры. Они идеальный материал для воспитания настоящих революционеров. Чтобы усвоить жёсткие правила, им хватило одного урока.
Теперь никто не хотел быть последним.
Все хотели быть первыми.
* * *
Деревенька спала, когда в неё вошла колонна военных машин. Какая-то непонятная часть. Не было знамён, штандартов и отличительных нашивок. На солдатах серая, пропылённая полевая форма. Одинаковые лица, одинаковые фигуры, одинаковая форма.
Потом колонна встала. Солдаты спрыгнули с грузовиков.
Послышалась команда:
— Разойдись!
И это было очень недальновидно.
Солдаты рассыпались по деревне, чтобы залить фляги водой. А может, ещё зачем. А дальше случилось неизбежное, потому, что если распустить строй солдат, то это значит распустить самих солдат, которые вне построения становятся неуправляемой толпой. Ну, потому что мужики…
По трое-четверо солдаты расползлись кто куда. И, конечно, кто-то, без спроса, сунулся к чужому колодцу, кто-то пнул бросившуюся на него собаку, кто-то случайно своротил калитку. Солдаты они всегда такие — не белошвейки. Прут напролом, уверенные в своей силе и превосходстве. Армия и должна быть такой — напористой и самодостаточной. Иначе как ей побеждать, если без конца оглядываться на окружающих и «пардон» и «мерси» говорить? Солдат он по натуре своей захватчик и драчун.
— Эй! Мне тоже налей!
— Ну куда ты прёшь!
Деревенька проснулась. Хозяева выглянули на улицу. Увидели солдат.
А дальше население должно было улыбнуться, приветствовать вояк, вынести им хлеб-соль-лепёшки и молочка. Обычно население всё понимает и сочувствует парням, которые тянут военную лямку. Армия, конечно, не подарок, но как без неё? Она же плоть от плоти…
Но это если армия своя… А тут случился другой расклад — в этой конкретной деревне и в этой области армию не любили, потому что считали эту армию чужой. И всю страну считали — чужой. Солдатам не вынесли лепёшек. Кто-то из мужчин крикнул:
— Отойди от моего колодца!
— Чего? — возмутился солдат. — Ты чего, воды пожалел?!
И слово за слово… Обидные слова, косой взгляд против косого взгляда…
И тут должны были прибежать командиры и развести всех в разные стороны, принеся извинения гражданскому населению. Но командиры не прибежали. И не разняли.
И солдат сказал хозяину колодца:
— Да пошёл ты… — И добавили много оскорбительных сравнений.
И хозяин колодца ответил ему тем же. И плюнул в его сторону. И попал. Чем вызвал ответный праведный гнев.
— Ах ты!..
И дальше солдат сделал то, что не должен был. Он сорвал с плеча винтовку и ткнул прикладом обидчика в грудь. Тот упал.
Заверещала женщина.
— Заткнись! — прикрикнули на нее.
Но женщина продолжала кричать.
Из дома на шум выскочили мужчины, вооружённые кто чем. У одного в руках оказалось охотничье ружье. И всё тут же должно было закончиться миром, потому что армия не может воевать с мирным населением из опасения угодить под скорый на расправу военно-полевой суд. Но не в этом случае.
